Глава 7. Икс

Кассету Виктора пришлось отложить: подходил срок сдачи лицейской газеты в типографию.

Бездеятельно высидев в свое время несколько вечеров у родительницы-куратора, наблюдая за тем, как она делает макет*, я убедилась в крайней непродуктивности этого занятия. Куда удобнее попросту сесть за стол и самой составлять газетную композицию.

[* Вам, компьютерное поколение, историческая справка! Знайте, что когда-то всё это делалось вручную: высчитывалось количество букв в статье, замерялись линейкой квадратики на бумаге (вместится? не вместится?), и строчки ужимались не изменением межстрочного расстояния, а, представьте себе, вычеркиванием определённого количества букв...]

Кроме этого, тётенька-куратор привыкла помещать передовицы большим шрифтом на первой странице, а потом воздвигать большущие статьи на воспитательные темы. А мне надо было газету предлагать лицеистам, которые и без того знали, что скажет в интервью директор и кто победил в сегодняшней олимпиаде.

Олимпиады — вопрос отдельный. Наши выигрывали их столько, что рябило в глазах. Ведь натаскивание на олимпиады было центральной частью всего образовательного процесса лицея. Центральной если не по времени, то, во всяком случае, по смыслу. Причём отношение к этим победам у лучшей части лицеистов было полустыдливое. Вне лицея народ ещё мог при производственной надобности бить себя в медалированную грудь, но внутри лицея взгляды опускались долу. Тот же Василий Васильев сказал в интервью: «Конечно, хочется, чтобы тебя оценили, но за какие-нибудь человеческие качества».

Словом, награды были не радостью и даже не гордостью, а неким оброком. Любой знал, что без медалей и дипломов у него повышается риск набрать мало рейтинговых баллов и быть исключённым в следующую чистку. Преподаватели не уставали нам об этом твердить. Да и что твердить, если в самом лицейском гимне сказано прямо и недвусмысленно:

«Но не простит тебе лицей ему не принесённой славы».

Так вот, печатать списки сдавших оброк на страницах газеты или трубить о них в фанфары было примерно то же самое, что вести пионерское собрание о повышении надоев в подшефном колхозе. А поскольку демократичный монарх Дьяков всем своим поведением научил нас скептически относиться к надоям, разве не логично было предположить, что и сам он хранит списки наших медалей в рваной папчонке, перекладывая их в бархатную только для походов к начальству? Нет, нет, он ничего не говорил мне о наградах, он произнёс лишь слова «скандальная» и «продавать». Поэтому от передовиц надо как-то спасаться, решила я.

К счастью, журналист из «Вечёрки», в кружке которого я занималась в НОУ (Научном Обществе Учащихся), как раз тогда, прослышав о моих заботах, подарил мне заветную линейку с нонпарелями и цицеро — это такие типографские единицы измерения. В магазинах такую линейку достать было невозможно. С этого бесценного подарка и началась моя независимость.

Почесав затылок волшебной линейкой, я подвинула к себе свою памятку. Она выглядела так.

Совместить в газете:

Лицеисты / подростковым языком, забавно и с фотографиями

Директор / скандальность и выручка

Я / РАЗУМНОЕ, ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ!

Три этих пункта я никак не могла привести к общему знаменателю. Чаще приходилось третью дробь из этого ряда изымать.

А ещё были авторы статей, они очень хотели, чтобы злой редактор не кромсал их статей. А редактор-наборщик-макетёр-корректор рыдал над печатной машинкой горючими слезами отчаяния, потому что из всего текста можно было пропустить полтора предложения, остальное надо было просто писать заново. И это при том, что статью из человека нужно было длительно вытряхивать путём запугивания или умасливания, преимущественно последнего.

Итак, остается скрипеть зубами и щёлкать ТРИЗовские задачки: как сделать из набора слов статью с наименьшими потерями для автора?

Домашние уже привыкли к треску печатной машинки, к ночным стукам и шорохам. Маму — если она таки ляжет — пушкой не разбудишь, папа терпит: это ведь я «зарабатываю», а брат только рад: спать не дают — так есть полное право книжку читать.

И всё бы ничего, если бы не некий икс, влезавший в уравнение, когда из него изымали третью дробь. Он растопыривал руки и кричал:

— А зачем всё это надо? Кому? Зачем?

— Не знаю, — отвечала я. — Но Дьяков хочет скандальную газету, а я ему обещала.

— Когда кончится это мучение? — надрывался икс, появляясь на перечёркнутом накрест абзаце.

— Смотря что ты имеешь в виду, — мерно отвечала я, стараясь оставаться хладнокровной. — Эту статью я закончу через полчаса. Эту газету сдам сегодня утром. Из этого лицея я уйду летом. В этой жизни намерена оставаться, вероятно, не больше века...

Он был слишком невыдержан, этот икс, особенно по ночам.

— Доброе и вечное не продаются с базарного лотка, — объясняла ему я. — А мы с тобой на базаре, не забудь...

— Это меня не интересует, — отвечал икс. — На базаре или нет, но ты должна доносить до людей свет!

— А я не солнце! — защищалась я. — У меня завтра ещё контрольная по алгебре, и как я её буду решать без подготовки — не знаю!

— Как жаль, что ты не солнце! — непримиримо кричал икс и уходил.

О, почему я не солнце. Почему даже не Икар. Почему!

Не могу так больше. Хоть несколько глотков воздуха — не могу больше без неба!

Я отодвинула машинку, пробалансировала по полу между разложенными статьями и недомакетами — туда, где стоял старенький магнитофон. Уткнулась горячим лбом в обронённую уснувшим братом книгу.

И появился — Виктор.

Он пел... «В широкие ворота поспешив, все ближе мир людей подходит к краю...»

Что за глупости я печатала в газете? Новости местных шпиончиков, репортаж с заседания рок-клуба, исследование лицейских подвалов, анекдоты и ляпы, Васины эпатажные стихи и заодно — написанный мной самооправдательный монолог отрицательного персонажа...

«Небо было уже занято, поэтому я вынужден был выбрать грязную работу в аду, — твердил этот персонаж. — Я ведь только для того и закапываю всех в зло и грязь, чтоб они осознали, что теряют! Вот они и сбегают на небо, а я остаюсь такой одинокий и такой несчастный. Получается, все чистенькие, и только я злодей — это несправедливо!»

Такого рода был монолог. И ни полнамёка о том, что я сама думаю о таком гадком иезуитстве. Мне казалось, что это и так очевидно! Но вот кто-то уже вывел из этого, что я пытаюсь «переосмыслить первопричину зла»...

Почему? Как могло получиться, что вместо изобличения вышло «переосмысление»? Что за муза склонялась тогда над моей печатной машинкой, удовлетворённо помахивая хвостом?

Икс мой, где ты был в ту ночь, когда некому было перекрестить мою дурную голову? Видно, опять я тебя не желала слушать.

Выпускать это — и есть моя победа?!

...Но я... я обещала директору... обещаний не забирают... Он спросил: «Ты согласна на мои условия?» — и я ответила: «Да»... А ему нужно, чтобы газета была скандальная...

...За окном светало. Пора было доделывать макет.

---

Уважаемые читатели, дальше доступ к главам открыт только авторизованным пользователям. На данный момент авторизацию можно получить бесплатно, под ваше честное слово не распространять тексты по интернету. Подробнее

Назад в раздел