ХОЧУ БЫТЬ КУЛЬТУРНЫМ. 
		Позитивная, нравственная художественная литература: проза, поэзия, песня.
		Песенная поэзия. Педагогика.

http://positive-lit.ru

Вы находитесь в самых ранних разделах сайта -
мы оставили им прежний заголовок.
Для перехода в новые вернитесь на главную страницу.


Памятник Первопечатнику Ивану Фёдорову

Привет всем искателям общего блага


Хочу быть культурным. Из рубрики"Путь"

Хочу быть культурным. Из рубрики"Путь"

Материалы, опубликованные в газете
"Хочу быть культурным" в 2000 году


Циолковский.jpg (12530 bytes)Чижевский.jpg (13213 bytes)

Великие неудачники
(отрывки из книги А.Л.Чижевского
"На берегу Вселенной: годы дружбы с Циолковским").

       Отвращение к злу прошло красной нитью через всю многотрудную жизнь великого космонавта. ... Он уничтожал озлобленные, несправедливые отзывы, письма с издевками, заглушал в себе это плохое чувство, если оно когда-либо появлялось в нем, своим прекраснодушием и сердечной теплотой. Он не хотел возвращаться к злым чувствам других людей, чтобы самому не коснуться зла, не испачкать своей светозарной, простой и чистой души этим злом... И ему удавалось возвыситься до такого состояния, при котором зло не могло коснуться его.
       Все твердили К.Э. Циолковскому одно - неудачник. Это было странное слово, оно потрясало его внутренний мир и заставляло глубоко задуматься. Он был неудачником во многом. Он был глух, беден, еле-еле сводил концы с концами, часто жил в долг или впроголодь, и не один, а с семьей, которую он ничем не мог согреть, кроме слов утешения и веры в свое будущее.
       - Прав я или не прав? - думал К.Э. Циолковский. - Я - эгоист, я не умею зарабатывать деньги, я народил семью неудачников, таких же, как я сам, сын кончил самоубийством, дети болеют... но отказаться от дела своей жизни я не могу, не имею морального права. А существует ли такое "нравственное право"? Может быть, во мне говорит мой эгоизм, мое себялюбие?
       Он жил не понятый не только за пределами своего дома, но отчасти и внутри его.... Только одна Варвара Евграфовна никогда не нападала на Константина Эдуардовича. Она не вполне уясняла себе, каким богам он молится, чему служит, но женским чутьем постигала, что ее Костя, вечно склоненный над рукописями, вычислениями и чертежами, делает нечто очень важное, очень большое, нечто не доступное современникам. Это была ее глубокая вера, помогавшая ей стоически переносить все тяготы жизни, все лишения многочисленной семьи, хроническую бедность и нужду.
       Слово "неудачник" обладало свойством длительного гипноза. Этим словом Константина Эдуардовича гипнотизировала пресса, знакомые и даже его родные... Оно висело в небе над его деревянным домиком, затерянным в конце глухой-преглухой горбатой Коровинской улицы, звучало в воздухе его светелки, разливалось по всем уголкам бедного жилья... Это слово было беспощадно: оно губило много мыслей и много надежд. Ведь неудачник не мог рассчитывать на лучшую судьбу. Он всю жизнь был обречен оставаться неудачником. Это слово было безысходно и беспросветно. Как холодные осенние туманы, оно обволакивало душу и тело и умерщвляло всякие желания. Но оно никогда не побеждало Константина Эдуардовича, и он уничтожал значение гипноза этого слова еще в зародыше.
       Неудачливый человек должен уметь бороться еще сильнее, еще больше, чем удачливый. Это было девизом Константина Эдуардовича.... Никакие прозвища не могли поколебать его неистребимую веру в значение его научного подвига, который он рассматривал, как долг.
       Слово "неудачник" было сродни и мне в те молодые годы. Жизнь моя текла необычайным путем. Уже со студенческой скамьи мне приходилось бороться со своими учителями, большими учеными, и доказывать им необходимость новых точек зрения, новых аспектов в изучаемых дисциплинах. Я шел своим, независимым путем. Я шел и побеждал. Никто не называл меня "неудачником". Наоборот, многие считали меня "восходящей звездой", но в действительности, в сфере обыденной жизни, я был полным и неисправимым неудачником. Мои товарищи по студенческой скамье делали карьеру, а я метался от одной науки к другой в поисках того, что я искал, и ни о какой карьере не думал. ... Но я был счастлив тем же счастьем, что и К.Э. Циолковский: я находил в книге природы то, что искал, и это было так много, так необычайно, что захватывало дух. Я был счастлив этими находками, которые позволили мне слить их в единую систему и отвести им строго определенное место как в науке сегодняшней, так и в науке будущего. А так как наука будущего была большинству недоступна и ее никто не понимал, то надо мною смеялись, ехидно хихикали, разоблачали, трепали мои нервы и выгоняли с работы....
       Как часто я оставался без копейки денег и иногда без крова! Единственным моим состоянием были книги и рукописи, которыми никто не интересовался. Взвалив это богатство в мешке за плечи, я ходил по московским улицам, перебираясь от одних знакомых к другим. Одновременно меня душили слезы и смех.... Я мог смеяться, ибо уже в 21 год от рождения я был доктором наук, в 24 года получил звание профессора... И тем не менее я был неудачником, мечущимся, ищущим и беспокойным.
       ...Мы были явные "комплексы неполноценности"... В этом мы действительно походили один на другого, и, возможно, это нас сближало.
       Только в редкие моменты научной убежденности я признавал себя "на коне" и тогда ... отстаивал свои точки зрения зло, ехидно, не признавая никаких доводов. Я мог дерзить какому-либо профессору и счесть его невеждой. Такие состояния бывали у меня редко, и случались они после докладов, когда мне предъявляли возражения вздорные, не имеющие никаких оснований, во всяком случае с моей точки зрения. К.Э. Циолковский в таких случаях... поступал как раз наоборот: он спокойно улыбался и говорил: "Мои расчеты верны, но вашу точку зрения следует изучить", хотя знал, что "точка зрения" оппонента не стоит и ломаного гроша.
       Рано или поздно, но я выходил победителем, и мои враги терпели поражение. ... Но плохо вот что: мои враги уподоблялись гидре - на месте одного врага появлялись два. ... И хотя К.Э. Циолковский поступал иначе - мягко и добродушно, враждебные козни от этого не уменьшались. Самые жестокие схватки его пали на годы глубокой старости, в эти годы ему были нанесены наиболее тяжелые удары и незаслуженные оскорбления. Официальное признание его работ пришло буквально накануне смерти.
       Константин Эдуардович был действительно одинок, хотя много людей грелось около костра его тогда еще своеобразной славы - чуя великую славу его будущего.
       Он творил для вечности и человечества. Он был гениален и велик, он, не имевший ни копейки в кармане, он, всеми презренный и всеми поучаемый, как мальчишка, хотя ему было уже далеко за шестьдесят.... Он не думал, что ему будут воздвигнуты памятники и возданы императорские почести. ... Он думал о другом - о более значительном, о своем долге перед человечеством.
       И он был этим счастлив. Не брать, а отдавать - таков был его другой девиз, и он неуклонно следовал ему.
       Больше всего его смешила ставшая обязательной добавка к его имени - "самоучка".
       - Подумайте, - говаривал он, - большинство лиц, пишущих обо мне даже в самом доброжелательном духе, удостаивает меня почетного звания "самоучка". Ну что ж! Я действительно самоучка чистых кровей.
       Что это звание безусловно почетно и ничуть не менее звания академика, в этом я уверен. Наиболее выдающиеся умы человечества всегда были самоучками. Я даже составил таблицу гениев-самоучек, и оказывается, что в эту таблицу вошли наиболее одаренные люди всех времен и народов. Среди них вы можете отыскать Аристотеля, Демокрита, Гиппократа, Леонардо да Винчи, этого многократного гения, Декарта, Ломоносова, Фарадея, Пастера, Эдисона.
       Уже в самом слове "самоучка" заложено нечто очень большое, а именно: представление о человеке, который научил сам себя. Это далеко не всем дано. Если эту тему развивать дальше, легко увидеть, что всякий большой ученый является своего рода "самоучкой", ибо, имей он хоть десять дипломов об окончании высших учебных заведений, он не мог бы стать большим ученым, если бы сам себя не научил дальнейшему.


Экзюпери.jpg (5042 bytes) Идущий через пустыню
(Мой Экзюпери)

       Пустыня. Неподвижная птица самолета.
       Далеко от нее - крошечные фигурки людей.
       Куда идут? - Неизвестно.
       Зачем? - Смешно, можно ли бороться с Пустыней!

       Сент-Экзюпери шел по жизни один. Друзья, которые не возвращаются. Истины сердца, которые опровергает каждая секунда очевидности...
       Как хочется достучаться до чьей-то души, найти понимание! А вокруг - только безжалостное палящее дыхание пустыни. И вот уже встают миражи, зовут к себе. Нас много, мы объединены - иди к нам!
       Многие хотели бы назвать Сент-Экзюпери "своим". И католики, и ницшеанцы, да мало ли кто еще!
       Нет. Он шел своим путем.

       В "Военном летчике" мы встречаем провозглашение Человека.
       "Моя духовная культура, наследуя Богу, основала равнество людей в Человеке.
       Моя духовная культура, наследуя Богу, создала уважение к Человеку, независимо от его личности.
       Моя духовная культура, наследуя Богу, основала братство людей в Человеке.
       Моя духовная культура, наследуя Богу, превратила любовь к ближнему в дар Человеку, приносимый через личность.
       Моя духовная культура, наследуя Богу, проповедовала также уважение к самому себе, то есть уважение к Человеку через самого себя.
       Моя духовная культура, наследуя Богу, сделала каждого ответственным за всех людей и всех людей - ответственными за каждого".

       Верит ли писатель в того Бога, которого преподносит нам церковь? - Ответ здесь мне кажется однозначным: нет.
       Но верит ли Сент-Экзюпери в Бога? Пусть тот, кто познал Его, ответит на этот вопрос...

       Сент-Экс не нашел в мире той идеи, которой бы он мог безраздельно себя доверить. И он пошел по тому Пути, который ему подсказывало сердце. Часто балансируя на грани, как Гийоме:
       "Подо мной - обрыв, пропасть... и вдруг сердце отказывает. То замрет, то опять работает. Да неуверенно, неровно. Чувствую - помешкай оно лишнюю секунду, и я свалюсь. Застыл на месте, прислушиваюсь - как оно там, внутри? Никогда, понимаешь, никогда в полете я так всем нутром не слушал мотор, как в эти минуты - собственное сердце. Все зависело от него. Я его уговариваю - а ну-ка, еще разок! Постарайся еще..."
       Сколько бы ни было у Сент-Экзюпери друзей - он шел один. Потому что стремился достичь недостижимого.
       Какая бы пустыня ни окружала его - он не был одинок. Потому что так хотел. Потому что "быть человеком как раз и значит быть ответственным". Потому что "невозможно, чувствуя ответственность, приходить в отчаяние".
      "И если я полон надежды, в то время как они, по-видимому, отчаялись, я все-таки ничем не отличаюсь от них. Я просто воплощаю их долю надежды".
       Кто "они"? Просто друзья из группы? Люди планеты? Весь мир? Неважно. Но Сент-Экзюпери выбрал надеяться до конца.
       Я не сомневаюсь, что ему часто бывало очень трудно, что его мучили сомнения и отчаяние, какие бы оптимистичные мысли он не высказывал в своих книгах.
       Но все-таки он - Победитель, потому что он выбрал быть им.

       Быть победителем - нелегкая работа. Потому что по-настоящему человек становится счастливым, когда счастлив весь мир, вся Вселенная. Так что же - значит, счастье недостижимо? Да или нет?
       "Действие освобождает от смерти", - говорит Сент-Экс.
       Он берет на себя работу, которой не будет конца. Доносить до людей надежду, веру вопреки любой очевидности.
       Но для того, чтобы перевернуть землю, надо найти точку опоры. Сент-Экзюпери находит ее в себе. Он не говорит громких фраз: они неубедительны. О, сердце его знает, ЧТО надо сказать людям! Но надо еще заработать право говорить. Заработать его своей жизнью.

      "Если мне не удастся воевать, я буду морально совершенно болен. У меня есть многое, что сказать по поводу теперешних событий. Но сказать я смогу эти вещи только как боец, а не как турист. Это единственная возможность, чтобы я когда-либо заговорил. Ты ведь знаешь".

       Сент-Экзюпери всегда пишет о себе, только о себе, за какими бы именами или названиями он не скрывался. Он пишет о том, что прочувствовал, что стало от него неотделимо.
       В большинстве произведений он так и говорит с нами - от первого лица. Конечно, книги - это не документы, в них все подчинено единому замыслу, который иногда требует немного изменить хронологию или натянуть на событие другой наряд. Но суть - всегда остается.
       "Прежде всего надо, чтобы у тебя было, что сказать людям", - утверждает писатель. И хотя внимание здесь сосредоточено на содержании, Сент-Экзюпери - мастер формы. Он поражает не изысканностью метафор и образов, а их точностью и в тоже время объемностью.
       "Я облачаюсь для служения мертвому богу", - говорит герой в начале "Военного летчика", и в этом - вся горечь, весь абсурд, вся невозможность ситуации; есть ли что-то более несообразное? Вся жизнь героя, кажется, ведет в никуда, потому что действия его не приносят и не принесут сколько-нибудь ощутимых результатов.
       А потом мы встречаем на страницах образ зерна. "Единственная победа, которая не вызывает у меня сомнений, это победа, заложенная в силе зерна".
       И насколько сильно звучат последние строки:

      "Завтра мы тоже ничего не скажем. Завтра для свидетелей мы будем побежденными. А побежденные должны молчать. Как зерна".

       И здесь, действительно, хочется - молчать, чтобы услышать, как растут за спиной невидимые крылья веры...

       Идеи Сент-Экзюпери не новы. Не так уж нова и форма. Все это когда-то уже было, пусть в других комбинациях.
       Просто один из многих, идущих через пустыню, следуя зову сердца.
       Куда? - Неизвестно. Никто не видит дальше горизонта.
       Зачем? - Он так выбрал.
       Дойдет ли? -

       "Я думаю, те, кто погиб,
       просто служат порукой за остальных".


"Я - угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле..."

(Немного о Гумилеве)

       Николай Гумилев особенно привлекает своим путем, замечательным во многих отношениях. Так, наметив цель, он идет к ней до победного конца; "цель эта, - как пишет Г.В.Иванов, - поднять поэзию до уровня религиозного культа, вернуть ей, братающейся в наши дни с беллетристикой и фельетоном, ту силу, которою Орфей очаровывал даже зверей и камни".
       "По моему глубокому убеждению, - говорит Анна Ахматова, - Гумилев поэт еще не прочитанный... Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди? Ни одна его тема не прослежена, не угадана, не названа."
       Действительно, что мы знаем о внутреннем пути Гумилева? Внешний мы еще как-то обозначаем: учеба в Царском Селе, организация Цеха Поэтов, затем Сорбонна и Петербургский университет. Знаменитые путешествия по Северной Африке. Грянувшая Первая Мировая, куда поэт пошел добровольцем в кавалерию и был дважды удостоен высоких наград. И 1921 год - почти предсказанный расстрел по ложному обвинению...
       Но вернемся к тем истокам, которые для нас еще различимы, и поглядим внимательней...

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.

       В воспоминаниях о Гумилеве читаем: "Живя в "Березках", он стал вести себя совершенно непонятно: пропадал по суткам, потом оказывалось, что он вырыл себе пещеру на берегу реки и проводил там время в посте и раздумье. Он пробовал даже совершать чудеса!.. Разочаровавшись в одном, он тотчас же хватался за другое, занимался астрономией, для чего проводил ночи на крыше, делал какие-то таинственные вычисления и опыты, не посвящая никого в свои занятия".
       Именно из детства идет у Гумилева это чувство запредельности, тайны, чего-то высшего:

И я верил, что я умру
Не один - с моими друзьями,
С мать-и-мачехой, с лопухом,
И за дальними небесами
Догадаюсь вдруг обо всем.

       Позднее эти предчувствия привели поэта к увлечению оккультизмом. Когда после окончания гимназии Гумилев отправляется учиться в Сорбонну, то признается Валерию Брюсову в том, что на самом деле поехал в Париж изучать оккультизм.

...Крикну я... но разве кто поможет,
Чтоб душа моя не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.

       Мы видим, что человек представляется Гумилеву триединством духа, души и тела, причем первый бессмертен, а последние - преходящи. В этом отличие от мировоззренческих концепций многих других поэтов, которые смешивают понятия духа и души, имея под этим в виду нечто абстрактно-нематериальное. Нет, не только желания тела тяготят внутреннее "я", причем тело и не отвергается, равно как и душа, они необходимы на одном из этапов пути.
       Дух, нисходя в материю в результате реинкарнаций (множества перевоплощений), облекаясь во временные оболочки души и тела, накапливает в результате опыт и понимая, что в мире существует только единый Дом, единый Абсолют. Человек уподобляется блудному сыну, бросившему дом, чтобы - в результате - познать настоящую жизнь и сделать свой выбор, вернуться к Отцу уже сознательно.
       Но так или иначе, как бы не спутывало зрение "скудное многоразличье творцом просыпанных семян", всегда существовали люди, которые хранили и передавали сокровенное знание. Такими людьми, в понимании Гумилева, были прежде всего поэты-друиды, часто им упоминаемые, для которых собственно поэтическое было всего лишь производным от доверенного им знания. Намечая лекции по истории мировой поэзии, Гумилев видел ее истоки в древнем друидизме и верил:

Земля забудет обиды
Всех воинов, всех купцов,
И будут, как встарь, друиды
Учить с зеленых холмов.
И будут, как встарь, поэты
Вести сердца к высоте,
Как ангел водит кометы
К неведомой им мете.

       Поэзию Гумилева насквозь пронизывает культ Слова, творческого поднятия мира до высот духа. Человек на земле, как мы помним, - блудный сын, но

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

       Это окончание стихотворения "Фра Беато Анджелико". Любой художник становится действительно великим, когда понимает, что живет на "звезде, огнем пронизанной насквозь". Художник слова, постигая его тайну, обретает великую силу, способную преобразить мир, воплотить в нем все зори Духа.

В оный час, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города...
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово - это Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

       Но поэт верит в возрождение Слова:

...Что делать нам с бессмертными стихами?
...Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья, -
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

       Гумилев надеется, что настанет тот час, когда

...взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

       И он пытается приблизить этот день, высказать читателю все, что сможет передать.

Я - угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей
Как на небесах, и на земле.

       Вершиной творчества поэта в этой жизни стал сборник "Огненный столп". Само название сборника восходит, вероятно, к строкам Ветхого Завета: "В столпе облачном ты вел их днем и в столпе огненном - ночью, чтоб освещать им путь, по которому идти им".
       Темами сборника становятся время и пространство, сосуществование народов земли, единство трех времен... более всего это прослеживается в стихотворении "Заблудившийся трамвай", так любимом исследователями.
       Трамвай заблудился в "бездне времен", смешал свой ход; и вот он уже летит непонятно куда "через Неву, через Нил и Сену", через "год назад", через "панихиду по мне". Все переплелось в круговороте земных перевоплощений... И - как выход -

Понял теперь я: наша свобода -
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.

       И опять мы встречаем по-новому наполненный символ сада, как рая, радости, возвращенного, вновь обретенного единства с тем непознанным, что не может быть названо. Оттуда, То, Нечто...
Но, обретя сознание истины, герой возвращается на Землю: "И сразу ветер знакомый и сладкий... - И все ж навеки сердце угрюмо". Герой остается на земле, но Огненный столп уже освещает ему - и нам
всем - путь. Выход в Космос совершен. Окончилось время

Прежнее, когда смотрели люди
На равнину, где паслось их стадо,
На воду, где пробегал их парус,
На траву, где их играли дети,
А не в небо черное, где блещут
Недоступные чужие звезды.

       Но зачем же все-таки все наши блуждания по миру вдали от Звезд, которые вдруг становятся роднее всего земного?

       "Что есть прекрасная жизнь, как не реализация вымыслов, созданных искусством? Разве не хорошо сотворить жизнь, как художник творит картину, как поэт создает поэму? Правда, материал очень неподатлив, но разве не из твердого камня высекают самые дивные статуи?"

 



Возврат к списку

www.positive-lit.ru. В поисках пути Человека. Позитивная, жизнеутверждающая литература. (с) Екатерина Грачёва.