Часть 3. Глава 5. Сольвейг.

После того нелегкого разговора, когда Юля неправильно истолковала желание Ильи остаться у неё на ночь, она всё ждала, когда он раскается, потом – когда он оттает, потом не выдержала, принялась писать письма, просила прощения за выплеснутые в обиде слова, и, наконец, не дождавшись ответа, пошла в общежитие. Но оказалось, что он, как и во всём, попрощался не в шутку – доработал смену да уехал, а куда – ищи ветра в поле.

Шло время, он и не думал появляться. Уже давно потонув в чёрных волнах депрессии, Юля собралась было выйти замуж за одного самого заурядного приятеля, они даже подали заявления, но в последний момент она затосковала и передумала. А в аккурат на следующий день после намеченного, но не состоявшегося бракосочетания приехал знакомый, описал, среди прочих баек, чудаковатого парня из артели, так что Юля поняла: он! Он, больше некому. Судьба! В общем, Юля всё бросила и поехала к нему. Последний участок пришлось преодолевать на лыжах, в последний момент выменянных на браслет у одного страхоподобного «бича». Ни оружия, ни опыта никакого против зверей, ни дороги не знала, только что карту нарисовали ей на клочке. Юлька ехала и представляла себя – то гордясь, то смущаясь – солнечной Сольвейг... Но там, на месте, силы оставили её, и она только и могла плакать возле печки, через силу пить чай с какой-то гадостью и грустно радоваться тому, что Рябинин самолично растирает ей заледеневшие ноги. Что дальше, она совершенно не представляла. Артельщики по очереди заглядывали восхититься её таежным бесстрашием, половина из них готова была немедленно поснимать ей с неба луну и всё, что там ещё найдется, а безмолвный Илья совсем не таял от любви, а наоборот, всё больше мрачнел. Тогда она сказала со всем отчаянием:

– Возвращаться мне некуда. Если ты сам не возьмёшь меня с собой – мне всё равно, в качестве кого – я останусь тут. А может быть, опять поеду за тобой на лыжах. Мне просто незачем жить, понимаешь?

Все это, конечно, было по-детски, но ей уже было всё равно.

А в ответ услышала, что он женат...

Что угодно ждала от него, только не этого. Ведь говорил же он когда-то о тысячелетней верности какой-то забывшей его женщине. Юлька, правда, надеялась, что это пройдёт, и этот таежный отшельник оттает и наконец поймёт, где его истинный дом и очаг, и будет на коленях замирать перед величием её смиренной любви, а та дамочка забудется сама и уйдёт... Но в роли нового очага могла быть, конечно, только она, Юля-Сольвейг, и больше никто. А оказалось всё навыворот: оказалось, что на той-то дамочке он и женат! Немыслимо!

Что дальше,– пустота... Мир без этого чудака оказался слишком безжизнен и тускл. Раньше, до него, она этого не знала, но теперь ощущала очень остро.

Илья занялся печкой. Огонь потрескивал и бросал отсветы на дрова в суровых руках, на золотые ресницы, на бесконечно дорогой, единственно действительный в этом мире профиль. И Юлька поняла, что всё равно поедет за ним. Всё равно, всё равно!

«Я согласна помогать тебе ещё тысячу лет и терпеть ещё тысячу твоих чудачеств, и пусть будет всё как раньше, до того злополучного вечера...»

«Эх, Юль, осталось спросить, хочу ли я, чтобы меня терпели».

Говорили долго и трудно. Илья хватался за голову и мерил шагами крохотную комнату вагончика. И наконец сдался.

Через пару дней, которые Юля провела на кухне, почти не видя Ильи, смена кончилась, Илья упаковал рюкзак, выдал Юльке свои носки из верблюжьей шерсти, и даже, между прочим, аккуратно и задумчиво поправил на ней шарф. И дальше они отправились вместе. До железной дороги, и по дороге, и дальше...

Запомнилось, как они шли по дворам, разыскивая нужный дом, и погода назло Рябининской суровости и Юлиной тягости была такая весёлая и задорная, и столько было вокруг заливистого детского смеха, что сам Илья не выдержал и начал невидимо улыбаться под своей бородой в ответ на детский хохот. А потом вдруг неожиданно остановился возле подвального магазинчика.

– Моя жена, – негромко сказал он и смотрел, чуть приподняв подбородок, куда-то вглубь магазина. Юлька чуть отшагнула в сторону.

Девчонка – совсем ещё девчонка – в полуохотничьей куртке на меху и похожих на мокасины сапожках. «Ты всамделишный или ты мне снишься?»

Характеристика: «Вот это Юля Липатова, которая приехала в тайгу на лыжах и заявила, что от меня ни за что не отстанет».

Не обнялись, не поздоровались, даже поглядели друг на друга коротко, но сильно так поглядели.

Жена обернулась к Юле, почему-то сияя глазами, сняла перчатку и протянула ладонь, как мужик:

– Ксюша.

Юля тогда тоже варежку сняла и эту руку пожала. Рука у девчонки была мягкая, но сильная.

– Какое счастье, что вы так поступили, – с бодрым участием кивнула Ксюша, всем своим видом приглашая к дружбе. – Я вот в своё время струсила. Правда, мне было двенадцать лет и у меня не было ни шубы, ни лыж, но это не оправдание. Если бы вы не поехали, Юля, вы бы до самой смерти жалели, точно вам говорю. Этот человек стоит того, чтобы за ним на край света бегали.

Юля, конечно, слегка оторопела от этой речи. А Илья ладонью по лицу провел и отвернулся. С чем-то был явно не согласен, но промолчал.

Пошли в квартиру. А в квартире, между прочим, было два парня. Один, двухметровый, в неестественно чистом фартуке, стоял на кухне с блокнотом в руках, другой, словно в нём совсем не было костей, немыслимым изгибом горбился за столом над высокими стопками тетрадей. Повара Илья проигнорировал, а за второго принялся сразу голосом ревизора:

– А ты что здесь делаешь, Николаич, а ну признавайся, братец!

– Пол покрасил, – слегка собравшись, отрапортовал Николаич. – Сохнет.

– Прекрасно, – сказал Илья. – Сохнет! Интересно, сколько раз за моё отсутствие ты его красил? А я вот как раз, памятуя твоё постоянное гостеприимство, хотел им воспользоваться. Надо мне Юлию Геннадьевну пристроить куда-нибудь, а куда – ума не приложу. У тебя до сих пор комната вакантная или как-нибудь изменились обстоятельства?

– Ты неисправимо любезен, – отреагировал Николаич, успокаиваясь и снова перетекая в комфортную позу. – Комната-то вакантная, но родители меня небось спросят, что это ещё за Юлия, а тем более Геннадьевна, и откуда она взялась. А что я им отвечу? – он повернулся к Юльке и подмигнул. – Не может людей друг другу представить по-человечески! Правда, Юлия Геннадьевна? Вас можно без отчества? Я Андрей.

– Хорошо, я вас представлю, – кивнул Илья. – Вот это Юля, которая способна одолевать любую пургу, если знает, что где-то её ждёт мужчина, ради которого это стоит делать. Которая способна терпеть тысячи твоих причуд так, что ты ещё и не сразу о том догадаешься. При появлении которой матёрые мужики перестают ругаться, а цветочные горшки начинают тихо улыбаться. У тебя есть цветочные горшки? Вот поставь к ней в комнату денька на три и поймёшь, о чём я говорю. Вот такая это Юля, она приехала ко мне через тайгу, потому что так захотела. Довольно тебе? Теперь за тебя примусь. Это Андрей, школьный учитель, которого обожают дети и с которым шутит директор. Не думаю, что он способен мчаться куда-то через пургу, кроме как от голодного медведя, но вот что он способен угадывать малейшие оттенки переживаний собеседника – за это мне ручалась моя жена. Он всегда весел и оптимистичен, занятен и неповторим, он чуток и ласков, он идеальный сын, брат, муж, отец, дед и прадед, заметь, всё это говорила мне моя жена, и мне нечего было возразить. Ибо он всегда с энтузиазмом выносит мусор, моет посуду, расставляет ручки в подставку для ручек и вполне охотно играет вторую скрипку на кухне, превращая приготовление обеда в спектакль. Он талантливо танцует, он знает толк в одежде и очень тонко разбирается в одеколонах. В конце концов, с ним очень трудно поссориться, на это способен, вероятно, только я да мне подобные.

– Осталось раскрыть, каким же таким страшным недостатком я обладаю, из-за которого она ушла от меня к тебе, – сказал Андрей, принимая между тем от молчаливого повара чай в прозрачных чашечках.

– Недостатком обладаешь не ты, а Ксюша, – пояснил Илья, вытащив из рюкзака полотенце и удаляясь в ванную. – Она никогда не искала идеального мужа, и потом, у неё слабость на бородатых.

Ксюша тут же пошла за ним. Всего скорей, поговорить, но разговор получился короткий: ни одного слова, полтора шага и надолго полная тишина. И так получилось, что и здесь все замерли на пару секунд, слушали. И это было очевидно. Андрей смутился, Юля тоже, только повар стоял невозмутимо и смотрел несколько мимо Юльки, но она чувствовала, что смотрит он на неё.

– Если б я знал, я бы перестал мыть посуду и отрастил бороду, – вздохнул Андрей после паузы. – Юля, представляете, из-за чего иногда рушатся судьбы? Вот ведь жизнь, а! Юля, вы похожи на купеческую дочку, на антоновское яблоко, на что-то такое нежно-снежное, но никак не на дальнобойщика... А что, разве там, в тайге, не водятся какие-нибудь волки?

– Разумеется, – чуть усмехнулась Юля. – Волки, рыси и так далее. Но тут что сказать: двум смертям не бывать, а одной не миновать... Едешь, молишься, Бог хранит... Да разве за любимым не поедешь хоть на край света?

Андрей посмотрел огорчённо. И сказал:

– Не знаю. Я бы, наверное, струсил.

– Вам только кажется, – улыбнулась Юля. – Я сама ещё до конца не верю, что всё это мне не снится. А как бы что случилось, так полетели бы хоть на Луну, я вас уверяю...

– Волчанский! – крикнул Андрей. – Ты, Волчанский, спец по женщинам, ты где-нибудь видел таких женщин? А?

Отрекомендованный «спецом по женщинам» повар Волчанский молча щурился на чай, бликующий сквозь стекло чашки. Стоял Волчанский у кухонной притолоки, и в позе его было что-то лёгко-элегантное, но в то же время и сдержанное. Кто он такой?

– Бросьте, он не ответит, – слабо улыбнулась Юля. – Он лебедь иного полёта. Видите: он как осень перед заморозками... Мы никогда не узнаем того, что знает он.

Волчанский поднял на неё внимательный взгляд, рассмотрел – и опять погрузился в созерцание чая. Сказал:

– Я думаю про край света. Можно обойти всю землю и взять человека за руку, но всё-таки не дойти до него. Можно прожить с человеком всю жизнь и не знать его. А можно остаться далеко-далеко одному и обрести человека изнутри. И если говорить о женщинах, то я знаю многих женщин, которые одолеют маленькую или большую тайгу по мере своих сил, чтобы дойти до любимого. Это прекрасно. В этом смысле я перед вами, Юля, склоняю голову в почтении. Но дальше самое трудное, трудное, и вот дальше так мало кто идёт... А ведь это самое главное, то, что дальше...

– Ну, к сожалению, дальше можно идти только обоюдно, – ответила Юля. – И только если человек свободен. Иначе зачем идти и чего добиваться?

– Вот именно, зачем идти и чего добиваться? – подчеркнул повар. – Люблю правильно поставленные вопросы.

Но Юле философствовать не приходилось, надо было элементарно искать жильё и работу, чтобы не обременять идеального деда и прадеда. Впрочем, он действительно оказался таковым. И спустя каких-то несколько дней Юлька уже не представляла, что бы она делала на свете без него. И самое парадоксальное, если бы он претендовал на то место в её сердце, где жил Илья, это было бы бесполезно; но он нашёл там какое-то другое место и поселился незаметно и прочно, никого не толкая и никому не мешая. И кстати говоря, под стеклом его стола лежала фотография Ксюши – тёмный силуэт на тёмном фоне, а на другой же день добавился рядом и снимок Ильи. И ничто ничему не мешало...

– А мы себя не обманываем? – спросила Юля, когда Андрей позвал её замуж.

Он в своей манере встал на голову и спросил:

– Тебе со мной хорошо?

– Хорошо.

– И мне с тобой хорошо. Ты мне запретишь видеться с Ксюшей?

– Что за глупости...

– Также и я. Так в чем мы себя обманываем?

Юля молчала. Он кувыркнулся обратно на ноги и ушёл на балкон. И стоял там с каким-то надломом во всей фигуре.

– Ты чего, Андрюш?

– Чепуха, пройдёт. Какой-то я несуразный. Всё невпопад... Ну не Командор я, не Командор! И никогда им не стану, хоть вы меня режьте! Не стану.

– Командор ни при чём... я просто ничего не знаю, – грустно ответила она. – Я безмерно тебе благодарна, и это единственное, что я вообще сейчас испытываю. А через годы это пройдёт, и что тогда? А если я возненавижу тебя за эту громаду неоплатных даров? Что тогда?

– Тогда наденешь шляпку и уйдёшь! – как само собой разумеющееся воскликнул Андрей. – А я немножко поплачу и переживу. Юльча! У природы нет плохой погоды. Что, если мы будем просто жить, а? Конечно, в сорок лет мы будем мудрее, чем теперь, а в шестьдесят мудрее, чем в сорок, а в девяносто... Знаешь, – вдруг оживился он, – не пойми превратно, но однажды три часа ехал в электричке с одной древней бабулькой, и она всё это время хвастала подружкам-старушкам, что она девственница. Понимаешь, я абсолютно не имею ничего против; но если это единственное, о чем хочется рассказать в итоге всей жизни...

Юльку такой конец не вдохновлял совсем. Ей вообще всегда хотелось не меньше чем пятерых детей. Маленькая она всё мечтала и рисовала их: один будет пахарь, другой кузнец, одна дочка музыкант, а другая – царица, почему-то непременно царица, а пятый будет сорви-голова, двоечник и герой... Нет, до девяноста лет с этим явно тянуть не стоит.

– А ты – ты тоже уйдёшь от меня в любой момент? – усмехнулась она, представив, какая милая жизнь может начаться в семье, если Рябинины когда-нибудь между собой повздорят.

– Ммм... это что, мы уже перешли к стадии составления договора? Ну, слушай как есть: я человек вольный и увлекающийся. За свою двадцатисемилетнюю историю замечен собою в трёх – пардон... скромничаю... пяти памятных поцелуях. Счёт этот закрывать не обещаю и в вечной верности не поклянусь, но реально настроен жить долго и счастливо под крышей дома своего. И когда я кем-то душевно увлекусь, – а я это гарантирую, потому что симпатичных людей много, – то это будет только вместе с тобой и ни в коем случае не вместо. Впрочем, если ты выдвинешь мне какой-нибудь строгий ультиматум, я готов его рассмотреть. Но лучше, вот точно тебе говорю, лучше не выдвигай. Ибо цепь – это то, с чего всегда возникает желание сорваться. И хотя я и не буду намерен сбежать, желание сделать это будет возникать, и возникать, и возникать... и портить настроение.

– Нет, нет, а если, к примеру, придёт Ксюша и скажет что-нибудь вроде того: «Наконец я поняла, что моё счастье только с тобой»...

– Юлька! – перебил он. – А если мне ночью явится ангел и скажет, что в прошлой жизни я порешил в бою лучшего самурая китайского императора и теперь для мирового равновесия должен жениться на императорской правнучке Вань-Мань-Глянь? А если ко мне придёт Билл Гейтс и предложит три миллиарда долларов за то, чтоб я с тобой расстался?

– Ну ладно, – вздохнула Юлька. – Но могу я хотя бы рассчитывать, что тысяч пятьсот из них мне достанется?

– Я думаю, что мне хватит полмиллиарда, остальное твоё, – распорядился Андрей. – А я куплю Рябининым квартиру, школе компьютерный класс и маме посудомоечную машину. Впрочем, если ты выдвинешь мне ультиматум, все деньги останутся у Билла, пускай себе богатеет.

– А если он предложит один миллион рублей?

– Кто, Гейтс? За тебя? Ну, это уже совсем оскорбление... Впрочем, если ты выдвинешь мне ультиматум... я подумаю, где бы мне их заработать. Юлька, ты лезешь в такие подробности, что я начинаю думать – ты согласна?

С тех пор они жили вполне счастливо – она и думать не думала, что всё может быть так.

Но когда – редко, редко, совсем редко – случайно взглядывал на неё Илья без привычной теперь закрытости, с улыбкой ли или с грустью, её тут же душили воспоминания. Здесь, в городе, был Рябинин обычным парнем с кучей хлопот и забот. А там, в тайге, он был Бог. И когда однажды вышли они вдвоём далеко в снега, и Юлька замёрзла, и укрыл её Бог Илья в недрах своей смоляной-костровой куртки, и гулко стучало среди таёжной тиши его бесстрашное чистое сердце... За этот миг многое можно не глядя отдать – если только помнить, если только помнить...

---

Уважаемые читатели, дальше доступ к главам открыт только авторизованным пользователям. На данный момент авторизацию можно получить бесплатно, под ваше честное слово не распространять тексты по интернету. Подробнее

Назад в раздел