1.10. Преподносить себя достойно

Стася, папа Толик, мама, Серёнечка

— Толик! Хочешь новость? — закричала Стася при виде отца, воздев кверху вымазанные в муке руки, а мама головой покачала: мол, громко кричишь.

— Хорошую или плохую?

— Презабавную! Зосин только что позвонил, рассказал! Сапожков в пятую школу перешёл. Знаешь, почему? Тут целая стратегия, ты и не догадаешься! Смотри: физика у него хромает. Поэтому он вовсю налаживает отношения с нашей добрейшей Светланой Николаевной. А она, как я уже рассказывала, ушла в пятую, прямо в мае ушла, а они тут же взяли, потому что такие учительницы где попало не валяются... Олька стал бить себя кулаком в грудь и объявлять, что ни за что не оставит дорогую ему Светлану Николаевну и пойдёт за ней в огонь и воду. Так что теперь ему в пятой школе пятерка по физике обеспечена. А заодно и по другим предметам: там всё-таки спрос поменьше. И больше возможности заняться тем, что тебе на самом деле в жизни нужно. Пап, так что и вам теперь больше не придётся ничего думать про деньги для лицея! Я, конечно же, ухожу за Сапожковым! Ура!

Выпалив последнее, она с энтузиазмом вернулась к раскатыванию теста. Серёнька сидел рядом и увлечённо давил из лепёшки какие-то лепестки и полумесяцы.

— Так бегаешь за этим Сапожковым, прямо позор... — недовольно сказала мама, закончив возиться с духовкой и переворачивать там пирожки.

— Мам! Жить надо именно так, как хочется. А иначе будешь злой, и хмурый, и недовольный, и винить некого, кроме самого себя. И никакого позора я не вижу. Я люблю человека — и ура! Что же тут, извините, позорного? Мне хорошо только с ним. И хорошо всегда. Чего ради мне лишать себя радости?

— Девушка должна преподносить себя достойно, — сказала мама.

— Я себя никому не продаю, зачем мне себя как-то особо преподносить? Чепушинка! Тебе нравится свои печеньки вырезать?

— Нра-авится, — тягуче отозвался брат.

— Вот ему нравится, и он вырезает! А я почему должна быть несчастней?

— Я не против пятой, — отметила мама. — Пусть этот самовлюблённый Робин сам себе холл расписывает.

— Нет, вот холл-то я как раз распишу, — возразила Стася. — Потому как обещала, а обещаний я забирать не люблю.

— Что-о? — возмутилась мама. — Толик, ты слышал?!

Папа внимательно поглядел на Стасю и сказал:

— Чем плохо — иметь опыт серьёзной работы.

— Но не в этом же лицее после всего, Толь!

— Думаю, она хочет именно в этом, — пожал плечом папа. — Стася, я правильно услышал, про Сапожкова тебе сказал Зосин?

— Да, — кивнула она. — Потом я перезвонила Ольке, а он мне без тени стеснения выдаёт: «Разве я тебе не говорил? Вот ты вечно так, я тебе душу изливаю, а ты в облаках витаешь и ничего не помнишь». У меня просто слов нет!

— Бегать за парнем, который тебя игнорирует. Работать на директора, который тебя унижает. Я не понимаю, что у меня за дочь. Я никогда такой не была! Да кто захочет жениться на такой девушке?

— Я бы захотел без оглядки, — сказал папа. — Только, к сожалению, она мне дочь. А Сапожков её — оболтус, каких мало. Хотя по физике и ещё где понадобится у него всегда будут пятёрки.

— Он добрый, папа. Заботливый.

— Добрый? Заботливый?! Я ещё не видела таких бессердечных парней! — возмутилась мама.

— Когда мне было плохо, он даже пошёл за мной следом, волновался, хорошо ли я дойду. Никто не видел, что мне плохо, а он видел! И между прочим, он меня от Зосина всегда спасает, когда Зосин привязывается. Тоже сам догадывается, без всяких просьб!

— Спасает, — ухмыльнулся папа. — В моё время это по-другому называлось.

— Да вот именно что спасает, Толик! Я ему даром не нужна, а он всё равно меня спасает! А твой идеал, мама, небось Зосин. Он и стихи прочтёт высокие собственного сочинения о твоей прекрасности, и под окошком с утра торчать будет, сумку донесёт, контрольную вместо тебя сделает прежде своего варианта, и всё такое.

— И чем же тебе не по нраву такое поведение?

— Тем, что чётко просматривающаяся цель всего этого спектакля — постель.

— Однако, Стася, разве не любые серьёзные отношения заканчиваются постелью? — поинтересовался папа. — Это я просто так, из праздного любопытства интересуюсь.

— Заканчиваются, — фыркнула Стася. — Неплохо сказано, молодой человек! Возьму на заметку. «Где заканчивается любовь?»

— Остроумно, но не по существу. Правильно ли я понял, что ты собираешься не допустить до твоей постели ни одного смертного?

— Толя! Да ты что уже в конце концов творишь при ребёнке! — спохватилась мама.

— Мама, наша Стася давно уже не ребёнок, — снисходительно сказал Серёнечка, уже давно сидевший на полу возле плиты и сосредоточенно глядевший туда сквозь стекло. — И если вы не будете с ней об этом разговаривать, то разговаривать с ней об этом будет улица.

— Так! Это ты откуда, сударь мой, принёс такие воззрения?! — угрожающе спросила мама.

— С улицы, — ответил Серёнечка. — Да что это такое уже, в конце концов! Мама, почему твои пирожки пухнут, а мои опять не пухнут?! И ведь каждый раз, каждый раз! Да что у меня, руки другие?! Ты мне опять не всё рассказала! Не рок же надо мной навис!

— Тот, которого я допущу, должен уметь думать не о постели даже находясь в ней, — вывела формулу Стася.

— Таких не бывает, — покачала головой мама.

— Бывает, вот я как раз такой, — снова вмешался Серёнечка. — Чего веселитесь? Опять я вам маленький? В классе меня тоже недоразвитым зовут. У нас полкласса только этим и озабочено, кто первей повзрослеет, да кто чего видел, да кто уже целовался, врут ещё зачем-то. Детсадовцы какие-то. Из таких вот Вовки Зосины и вырастают! Мама, один мой пирожок уже зажелтился сбоку. Он не пригорит? Переверни его!

— Между прочим, Толя, — мама решила сменить тему, — у твоей любимой дочери годовая четвёрка уже не только по химии, но и по геометрии. Вот пока я за ней присматривала, у неё худо-бедно за год ни одной четвёрки не было, кроме той никому не нужной хореографии! А это что за позор? Нет, я понимаю, когда кто-нибудь из неблагополучной семьи балбесничает. Но чтобы Стася — это надо нарочно поглупеть, чтобы так умудриться!

— Ай, ну почему ты всегда мной недовольна?! — рассердилась Стася. — Не так учусь! Не так одеваюсь! Не тех люблю! Даже за то, что я рецептам не следую, мне от тебя и то попадает! Да смирись уже с тем, что я такая пропащая, неужели тебе мало одного идеального ребёнка в лице Серёнечки? И вообще! Моя четвёрка по геометрии в математической школе — это всё равно что шестёрка в обычной!

— Но ты не в обычной школе, — сказала мама. — И не в обычной семье. Твоя бабушка — профессор! Твоя мама закончила институт с отличием! Твоего отца звали в аспирантуру, только что он не пошёл! Да ты при таких делах уже давно должна нобелевскую премию получить, а ты всё воображаемой шестёркой в обычной школе гордишься. Если же ты рисовать собралась, на здоровье, но где уже твои медали с каких-нибудь всероссийских выставок? Думаешь, пара выставок в доме творчества — уже результат, что ли? В лицее вон и то директорские каракули лучше раскупали, чем твои. Стася, тебе в следующую осень семнадцать исполнится! Ты даже живёшь-то уже почти одна, хоть я с этим и не очень согласна… Ты уже совершенно взрослая тётенька, мы тебе дали и отличную стартовую базу знаний, и житейскую площадку, у тебя есть всё для взрослой жизни, твои сверстники о таком только мечтать могут! Тебе всё дали, а ты играешь в песочнице, позволяешь себе четвёрки получать. Какая же это самостоятельность?!

— Красавица ты моя-а! Когда ты сердишься, ты такая розовая! — сказал папа, ловя маму и целуя её в шею, после чего мамино возмущение переключилось на папу.

— Давай сбегай быстрей с поля боя, — прошептал сестре Серёнечка, отползая от места борьбы. — Пока папка прикрывает…

— Вы все против меня! — услышала эту реплику мама. — Будущее надо ковать смолоду! Стася, мужики этого никогда не поймут! Ты женщина! Ты должна это за двоих понимать!

— Мам, а то, что у меня все остальные пятёрки, тебя совсем не радует? — спросила Стася. — Ты меня замечаешь, только когда у меня четвёрки. А мне же нужно внимание мамочки? Вот когда у меня четвёрка, я чувствую твою заботу обо мне. Она мне душу греет.

— Это тебя отец научил, да? Ладно. Он у меня ещё своё получит за это. А мою заботу ты просто ценить не умеешь. Другие мамы вон дочек дома за косы привязывают, гулять до девяти отпускают, за всё отчётов требуют, во всё вмешиваются. Тебе этого не хватает, что ли? Я тебе даю самое дорогое, что только бывает — самостоятельность! И где она, эта твоя самостоятельность? Где она, я её что-то не вижу!

— Мам, а ты знаешь, недавно в доме творчества повторяли тот радиоспектакль, который я тоже озвучивала, — вздохнула Стася. — Тебе это интересно? Я могу тебе запись принести. Надо?

— Великое дело — наговорить что-то на кассету… Приноси, конечно. Мне интересно, почему ты до сих пор не предложила мне его послушать.

— А что тебе ещё интересно? Спрашивай, я отвечу…

— Ну, например, как там у тебя дела с тем самым мальчиком-звукооператором, для которого ты записывалась? — спросила мама, орудуя в духовке. — Звукозапись да тот случай, когда он тебя утешать пришёл, это всё, что я знаю, и с тех пор ты про него ничего не рассказываешь...

— А о нём чего рассказывать? Ну ладно. Я дважды видела искомый тобой объект в коридорах дома творчества и немедленно удирала.

— Почему удирала?

— Да потому что! Ревела перед ним, как не знаю кто… — нахмурилась Стася. — Позорище…

— А перед Олькой не ревела? — высунулся Серёнечка.

— Олька это Олька. Он неудобные места с такой издёвкой обхохатывает, блеск… Он уже всему классу в красках рассказал, как я его чуть мечом не зарубила, а про мой рёв — ни полнамёка… Мне уже самой кажется, что всё было именно так, как Олька заливает, только мне такого не пересказать, — она хихикнула.

— Другими словами, искомый мной объект тебе совершенно не нравится, — подытожила мама.

— Динь? Отчего же. Он хороший. Общительный очень, с ним кому угодно будет легко.

— Но ты предпочитаешь от него убегать.

— Как звучит, а! — Стася приподняла руку в изящном жесте. — Музыка! Я предпочитаю убегать от Диня. Этак можно подумать, что он за мной гоняется! Из сил выбивается, бедный, рыщет по всем коридорам, тяжело дыша, в надежде настигнуть если не меня, то хотя бы запах моих духов…

— Каких духов? — заинтересовался братец. — У тебя есть духи? У тебя нет никаких духов. Единственное, что он может найти, это следы твоих грязных сапог на паркете!

— Ну всё, Чепушинка, не при взрослых будет сказано, но сейчас я из тебя самого духи сделаю!

Он радостно завизжал и бросился от неё прочь, а она следом, и на этом диспут с мамой был исчерпан.

А позже папа улучил минуту, чтоб сказать:

— Стась, ты ведь понимаешь, что происходит на самом деле, правда? Наша мама очень не уверена в себе, у неё синдром круглой отличницы. Она с детства приучена получать постоянное одобрение со стороны, иначе она чувствует вину. Ей больно от всего, за что её, как ей кажется, могут осудить люди — хорошо ли одела и вымуштровала мужа, хорошо ли воспитала детей... Я долго мучился парадоксом: почему она выбрала меня, если я для неё оказываюсь чуть ли не хуже всех? Потом понял. Именно то, по поводу чего она мне плешь проела — что я дикарь и сумасброд, пренебрегающий мнением общества — на самом деле её притягивает, ведь это то, чего ей самой не хватает. В общем, не принимай на свой счёт. Просто отнесись к её страхам с пониманием. Вот... И если ты мудрая женщина, то ты сейчас пойдёшь и скажешь ей, что она самая замечательная мама в мире.

— Пап, искренне я могу сказать, что благодарна ей за финансовую поддержку и за возможность жить отдельно от неё и подвергаться её заботе достаточно редко. Но боюсь, эта благодарность звучит как сарказм.

— Стась, я понимаю твои чувства как никто другой, но будь уже взрослой и найди другие слова.

— Толик, а почему ты всегда именно меня агитируешь быть взрослой?

— Потому что с тобой у меня намного больше шансов быть услышанным, — развёл руками он. — Что мне ещё поделать? Кроме того, это по-своему справедливо. Ведь нам с мамой помимо наших желаний приходится быть взрослыми на работе, так имеем мы право отдохнуть от этого хотя бы дома? Вспомни, та самая возможность не подвергаться маминой опеке — не стихийный подарок, а результат твоих собственных усилий. Когда мы ещё только разъезжались, ты вела себя очень взросло, думаешь, спустя время можно расслабиться?

— Эхехех, — засмеялась Стася. — Ладно, я тебя поняла, чего-нибудь придумаю...

Назад в раздел