Часть 1. Глава 5. Момент.

Только-только они устанавливают палатки, как начинается дождь. Трое мальчишек в плавках со смехом скачут вокруг костра, раздувая огонь маленькими пенками-сидушками. Между ними ходит деловая Таня - свою сидушку на резинке она натянула до подмышек и вставила туда зонтик. Ксюшка пыталась поднять её на смех, но Таню, кажется, не смущает вообще ничто. Помнится, перед одной из контрольных Таня объявила Андрею, что не успела прочесть Булгакова, таким строгим голосом, что он вдруг почувствовал себя виноватым и зачем-то отодвинул зачёт на неделю дальше...

Андрей тихо смеётся. Какое это наслаждение, когда ты уже не обязан ни с кого вытрясать домашние задания, когда тебе уже не нужно поддерживать свой учительский авторитет, не нужно за всех отвечать... Когда можно вот так вот лежать в сухой палатке, позволяя себе издалека сочувствовать инструкторам, и попросту отдыхать.

Воспитательно-организационную функцию в инструкторской парочке выполняет новоявленный дядя, самый заурядный парень... хотя как сказать. Такое любопытное ощущение, как будто тело у этого Илюши изготовлено самым искусным мастером на заказ, строго по меркам души. Невысок дядя Илюша, всего на ладошку племянницу свою обогнал, но посмотришь со стороны - нет, не скажешь, что невысок; ровно таков, как и надо, крепкий такой и хваткий, сущий славянин: соломенные волосы под горшок, голубые глаза да геологическая борода... Ну, а с хозяйственной частью неплохо справляется молчаливый, весомый, колоритный бродяга Олег, тоже русскообразный и даже в цельной рубашке с пояском, а на лбу ленточка длинные волосы перетягивает. Но этот больше на попа смахивает своей комплекцией.

Связующим звеном между инструкторами и классом, конечно же, выступает бойкая Ксюша. Центральные роли розданы, Андрею остается скромная периферия, богатая импровизациями и свободой. Что ещё для счастья надо.

- Мне каплет за шиворот, - тонким голосом жалуется ушастый Севка, отрываясь от своего подкидного-переводного. - Чур, спать под этой стенкой буду не я.

Девчата уныло изучают прорехи в небесной перине и ругают погоду.

Андрей смотрит на всё сквозь ресницы. Не понимают. Они совершенно не понимают наслаждения моментом. Момент должен быть исчерпан. Вглубь. Вширь. Насквозь. Кожей, легкими, умом, всем. Тогда он откроется и станет твоим моментом. Бесподобно мокрым, неповторимо тесным... любимым, в конце концов. Когда ты что-то впитал, сделал частью себя - как не любить его? Он пытался учить их именно этому. Впрочем, ерунда. Он никого ничему не учил, он просто впитывал их все эти два года вперемешку со стихами и бесконечными методическими записками, и ему нравился этот нестройный ансамбль, а всё остальное, вроде статистики, его мало волновало. Он наслаждался и этого не скрывал. Потому и тянулись к нему ученики. Зато учителя его в большинстве своём не любили. Учителя вообще не любят, чтобы кто-то наслаждался там, где они гробят свои лучшие годы.

А вот и инструкторы - появляются из-за деревьев с большим бревном на плечах. Рядом вышагивает Ксюшка и несёт чурбачок. Бородачи сбрасывают бревно у костра и направляются обратно в лес.

- Эй, вы, палаточники! - смеётся Ксюша. - Кто из вас умеет держать топор в руках? Отнимите его у слабой женщины! - и ловко воюет с чурбаком до тех пор, пока сзади к ней не подплывает небрежно Дёма. С топором в руках он напоминает скорее скульптора, нежели дровосека. Он слишком аккуратно и задумчиво примеряется к брёвнышкам, а потом раскалывает их в один-два удара. Где успел научиться? Самбист, понимаешь...

Мокрая веселая Ксюша влезает под широко натянутый тент, скидывает капюшон - непривычно, что не рассыпаются из-под него тёмно-золотистые пряди. Мальчишка как есть, ну и ладно - пусть мальчишка, так даже забавнее.

- Дайте мне отдохнуть после тяжких трудов... Эй, ну подвиньтесь же кто-нибудь...

- Вправо или влево? - вопрошает угловатый Ваньчик, не вынимая носа из книжки.

- В сторону, Штеер, в сторону...

Ваньчик молча отодвигается от Андрея, толкая ребят, и она, чуть помедлив, вытягивается совсем рядом.

- О чем задумались, Андрей Николаевич?

- О лесном солнышке. Думаю, интересно, какая была та, про которую пел Визбор*?

- Солнышко... - меланхолично ворчит Ваньчик, блестя очкастым глазом. - Душу только бередите вы нам своим солнышком.

- Ничего, друг Скелетик! Будет тебе солнышко, потерпи, - говорит Ксюша, ероша ему волосы. Довольно странный жест в сторону заученного недотроги Ваньчика, и не менее странно, что он без тени смущения поворачивает голову и вдруг изрекает назидательным голосом:

- Я люблю тебя, как весть оттуда, где всё ясное, ясное*.

- Ты чего? - изумляется Ксюша.

- Это не я. Это книжка такая. Я её читаю, уважаемая букашка! А ты мне мысли лохматишь.

(Уважаемая букашка? Хм, хм, Андрей явно что-то проглядел в Иоганне Штеере за эти два года).

Ксюша приподнимается, заглядывает на обложку.

- Гиппиус. Это тот, который со своей женой ни на день не расстался?

- Почти, - насмешливо кивает Ваньчик. - Это его жена. А он Мережковский.

- А я-то думал, что вся литература осталась в школе, - удивляется Андрей. - Иван, а почему ты на литфак не хочешь?

- Потому что читать люблю, - отвечает тот, принимая своё обычное постное выражение лица. - Оставьте меня в покое, а?

Назад в раздел