Часть 2. Глава 9. Страна.

Всего в жизни Володя добился сам.

Отец его был алкашом, мать – необразованной, но добросовестной труженицей, очень властной и неуживчивой женщиной. Она полжизни трудилась не покладая рук ради своих сыновей, терпела мужа только оттого, что трём мальчишкам нужен был отец, хотя мальчишки этого не ценили. Ни одному из трёх не хотелось потом общаться с нею, и эта история столь же грустна, сколь и неудивительна. С отцом она в конце концов развелась, потом его убили в пьяной драке; братья съехались на похороны и на делёж квартирного наследства, Володя же этого наследства не хотел, потому что не принимал в жизни отца никакого участия ни в детстве, ни потом.

Отец не мог научить его быть мужчиной, мать не могла подсказать в учёбе, так что он сам набивал себе всевозможные шишки, успел побывать и в отличниках, и в двоечниках, и в королях, и в изгоях – одним словом, жизнь его очень обточила, и он не был на неё за то зол. Только одно ныло на душе – неравенство. Он столько всего в жизни хотел, но что такое для людей сын алкаша в залатанном трико? А рядом кто-то тупой и богатый попадал туда, куда пути Вовке не было...

Но в лучшую школу города Володя в девятом классе всё-таки пробился. Он знал, что упорство горы сдвигает, и был упорен и неотступен.

Потом приблизился институт, в поле зрения появились странные неземные существа под названием девушки. Они приносили неудобство и беспокойство. Володя подумал, что пора из трепетного робеющего юноши превращаться в рубаху-парня. Полгода он терзал гитару и в том преуспел, а потом зажмурился и поехал в свой первый поход с незнакомой компанией. Вёл он себя там как звезда, и все девушки внезапно оказались у его ног; он страшно перетрусил и постыдно сбежал из того похода домой, выдумав удобный предлог.

Однако он понял, что быть королём в его власти, и успокоился. С тех пор он уже спокойно раздаривал комплименты направо и налево, собирал умеренный урожай девических улыбок и жил своими идеями. А идей у него было много. Эпоха научно-технической революции пьянила, кружила голову, отчаянно звала в космос сильнее любых девушек. Володя бредил Циолковским и Гагариным, Мичуриным и Стахановым, и всеми упрямыми Ломоносовыми и Левшами, которыми искони богата была русская земля.

Учился он плоховато, потому что только к концу института сообразил технологию получения пятёрок. А вот второй институт он окончил уже с лёгкостью и с грамотами. Труднее было начать, ведь не брали тогда людей во второй институт, но он и тут взял упорством: ходил два года просто так, и руководство сдалось.

Впрочем, до этого была ещё Люба. Если Володя побыл три дня фиктивной звездою, то она-то была настоящей. Вокруг неё были просто толпы поклонников, и самых симпатичных она собирала у себя на день рождения. И всё это были такие замечательные парни, что Володя не на шутку зауважал её умение держать при себе людей. Ни да, ни нет, ни полтора, и ведь сидит десяток кавалеров, друг на друга глядят, и никто не уходит!

Володя её ничем поразить не старался. Был подчеркнуто самим собой, рубашек не наглаживал и цветов не дарил. Возможно, поэтому она его выбрала. Но выбрав, надеялась его перекроить и перевоспитать. Однако он воспитуемым быть не привык, и чуть ли не с первых дней их бытия в качестве семьи начались всякие мелкие столкновения. Пришлось учиться обтекать углы и уходить из-под ударов.

А потом грянул ультиматум. Люба забеременела, а ему как раз тогда предложили немыслимое – аспирантуру в Москве! Он был безумно счастлив, сердце его рвалось туда, туда, в столицу, в академию наук, он жаждал перевернуть мир, и Москва была точкой опоры. Но Люба восстала: или аспирантура, или мы! Он вздохнул и выбрал Любу и Ксюшу.

И вложил в дочь все свои чаяния и надежды. Он учил её всему, чего ему мучительно недоставало в детстве. Он говорил с нею обо всём том, чего не понимали остальные. Он пичкал её математикой, физикой, английским, шахматами, песнями, историей, он хотел сделать из неё великого деятеля страны. Если ему не дали Москвы, его точкой опоры станет Ксюша! Вот рычаг, которым он перевернёт мир.

И Ксюша его обожала. Но обожала опять-таки по-женски, звала его покататься с горки и укладывала шахматные фигурки в постельки из носовых платков. Ну что ж – так сказать, издержки производства. Тёща говорила, что нельзя так издеваться над четырехлетним ребёнком, кормила Ксюшу блинчиками и дарила ей пушистых кисок, но Ксюша предпочитала баюкать шахматы, а особенно пешек и коней. И не любила менять пешку на ферзя. Это казалось ей несправедливостью.

А потом началась перестройка. Начались книги, которые переворачивали все с ног на голову. Открылись границы, и Володю отправили на шахматный чемпионат за рубеж, где он увидел, как живут «буржуи», а также «рабы буржуев». Увидел и стал болен.

Россия моя Россия, Родина моя!

Страна алкашей и гениев, калек и чемпионов, о, моя страна! Я так верил в тебя; но что я вижу теперь?..

И особенно он стал болен оттого, что не закончил своего труда. Его начальник дал ему задание помочь с докторской. А Володя с двумя образованиями имел взгляд широкий и цепкий – увидел, как можно решить задачу другим способом, и сдуру сделал почти всю докторскую. Он жаждал как лучше, но не учёл, что это он за Родину болеет, а начальник – совсем за другое. В общем, кончилось тем, что не любивший склок, трений и давлений Володя из института ушёл. И собственный свой проект не окончил. А через три года подобный проект сотворили в Штатах. И русские покупали его за бешеные деньги.

Володя бессильно плакал в подушку, а Люба говорила речи о том, что все мужики как мужики, а он никогда ничего не умеет завершить, и что идеи его безумны, и что надо приносить в дом деньги, а не витать в облаках.

Он менял работу за работой. Он взялся торговать на рынке, но это было ему противно. Он пришёл сюда строить! Производить! Ваять! А не считать копейки. Потом был кооператив по защите труб от коррозии. Коммуналка страны была в упадке, бесхозяйственность вела к потерям столь нужных стране ресурсов и средств. Володя долго мучился с этим кооперативом, наплевав на деньги, которых не получал, но – не вышло. Пришлось обанкротить и распустить предприятие. А ведь это он просил кредиты, и ему давали, верили, а он – получается – обворовал государство... Получается, он теперь вор!..

А Ксюша – его точка опоры – неведомо куда покатилась.

Он не вникал в жизнь дочери, точнее, вникал, когда дело касалось серьёзных вещей – математики, астрономии, текстов её стихов, остальное же его не волновало. Да и с этим стало тяжело, потому что раньше он верил в силу разума, а теперь сам не знал во что верить; что он мог передать дочери, если потерялся сам? Да и не знал он, как девочек воспитывают, и рос из Ксюши мальчик, боевой, лохматый и бескомпромиссный. И чем дальше, тем сильнее начинал беспокоиться Володя, что в ней слишком мало от женщины.

Впрочем, однажды Люба огорошила его рассказом об Илюше. Володя сроду не думал о нем ничего плохого, турист и турист, даже толковый, начитанный, с мелким, правда, замахом. Спорить не умел, отстаивать свою точку зрения не пытался, складывалось впечатление, что нет у него за душой никаких идей, кроме этого глупого туризма, из которого пора бы уж и вырасти. Но вот Люба сказала, что вытащила Ксюшу из его мешка, и Ксюша не отпиралась. И это было уже совсем худо. Володя принялся объяснять дочери, как только умел, что за существо мужчина и почему с ним в один мешок нельзя залезать ни в коем случае, какие бы красивые слова он ни произносил. Рассказывал ей о себе самом в юности, свои мужские переживания и ощущения с подробностями – не знал, чем её ещё убедить, такую упрямую и наивную. Люба отчитала его потом, что это безобразно и нельзя. Тьфу! А как можно? Сначала вывалила на него проблему, потом отчитывает. Объяснялась бы сама, как правильно.

Он пытался войти в политику, поехать депутатом в Москву, но в последний момент при внутрипартийных выборах его сильно подставил его напарник. Опять, опять, да разве мы с тобой не за одну идею боремся? Что ты за существо такое, человек... Можно было тогда протестовать, сражаться, но Володя не стал. Во-первых, своего чернить не хотел, всё-таки собрат по партии, тут дело масштабнее личных взаимоотношений, а во-вторых, противно всё это. И не рвался он к власти. Ему главное – Россия...

Когда Ксюша впала в безумие, загоревшись идеей разыскивать Илюшу, Володя пережил одну из тяжелейших историй. Если бы она бежала за Ломоносовым, Володя и не раздумывал бы, права ли она; но она бежала к туристу, и это ему не нравилось. Но всё равно, если бы Ксюша тогда всё-таки решилась бежать, он бы догнал её с тремя шубами и со всеми деньгами, которые имел. Но она не решилась. И остыла – и к идее побега, и ко всему остальному. И стала приходить к отцу с вопросами о том, когда он начнёт зарабатывать и о том, почему он никак ничего не умеет завершить. И он совсем замкнулся в себе.

Лучшие годы ушли. Ему стало трудно устраиваться на новую работу – оказалось, что он уже стар! Он заглядывал в зеркало и вместо мальчишки Володьки видел там чью-то оплывшую, небритую, хмурую физиономию фатального неудачника.

Потом подвернулась наконец работа. Высокооплачиваемая, требующая дополнительного самообразования. В неё Володя и ушёл, отдыхая понемногу от тяжести финансового вопроса, почти всю жизнь висевшего над ним тяжелой тучей. А Ксюша наконец из мальчика превратилась в женщину, а Люба стала им довольна. И всё было в ажуре, если не считать, что он потерял Россию. Он больше не знал, как ей помочь. Все его веры одна за другою были разбиты. Россия перестала быть для него Гагариным и Стахановым; она стала бомжами, коммерсантами, бездельниками и телесериалами. Россия сама себе избирала правителей и депутатов, и этот выбор повергал Володю в отчаяние. Он перестал верить в то, что русские когда-нибудь станут разумны.

Ксюша вышла замуж и бегала за мужем как наседка. Ксюше не нравилось учиться, Ксюша перестала писать песни. Когда она вернулась домой после полутора лет жизни с этим Илюшей, ничего не осталось в ней от прежней жизнерадостности – замкнутая и измученная какая-то наседка. Они с Любой начали по-бабьи делить кухню. Одно только утешение – зять-турист оказался хозяйственным и помогал Любе в её затеях, стало быть, от Володи в этом смысле поотстали. Вообще-то Володя любил работать руками, но только не дома. Потому что дома только виноват окажешься.

Он ничего не понимал. Времени оставалось всё меньше. Он включал два телевизора и радио и слушал всё сразу, впитывая, анализируя, стараясь понять. И он понял, что не Гагарины и не Жириновские строят жизнь, а строит её вот этот говорящий ящик и его Санта-Барбары. Он воздействует на сознание людей. И если он хочет перевернуть мир, надо перевернуть сначала Останкинскую башню. Но как? Как? Пытаться в сорок пять лет поступить на первый курс ВГИКа? Упорством, конечно, многого можно добиться, но не до абсурда же...

Ему хотелось кричать.

Он бы с радостью умер самой мучительной смертью, если бы это спасло Россию и человечество. Но ни его жизнь, ни его смерть никому не были нужны, вот в чём ужас...

– Ксюша! Да где же, в конце концов, твои песни? Отдал тебя замуж – как в болото! Курица ты!

– А где твои песни, папа? Твои, папа? Где? Где?

Где мои семнадцать лет*...

– Илюха, ты-то на земле зачем?

– Утверждать красоту.

– Да где твоя красота-то? Где? Я её что-то не вижу. Фанфаронство одно!

– Для начала нужно перевоспитать себя, – отвечает он.

– Мелко, мелко, Илюха, мельче некуда! Кому ты лично нужен? Ей, что ли? Тьфу! Ты Россию подними, Россию!

Глядит Илюша искоса на Ксюшу. Мол, опять твой батя завел свою пластинку.

– Самим не до России, ну хоть внуков мне сделайте! Ведь пустяковая просьба, а я ж всё, что сумею, в них вложу, и спорт, и науку, и языки, и политику с экономикой, главное, правильные, не те облака, что нам в комсомольские головы вдалбливали...

– Тебе надо, папа, ты и делай. Я бы на твоём месте телевизор выкинула да делом бы занялась.

– Каким делом, Ксюша? Таким, как твоё? Ходить вкруг жены своей? Или, может, рисунки рисовать о том, что мне приснилось? И ты меня извини, тебе, может, лекцию прочесть, до скольких лет женщина рожать может?

Уйдут в комнату с тарелками. Не дал поужинать, в общем.

Ну глуп я, глуп, сын алкаша, как был в залатанном трико, так и сейчас хожу, да, да, да! Но вы-то, вы-то, вы все, умные, талантливые, золотые – где ваши руки, ваши умы, ваша красота, ваши песни? Неужели мне одному это надо?!

Назад в раздел