Часть 1. Глава 6. Пятнадцать секунд.

Мелкий дробный стук дождя, и пар из чумазого котелка, и запах дыма - весело! Ксюша пробирается к выходу, болтает поварёшкой и грустнеет. Потому что в суп уже плюхнули тушёнку. Всё правильно, нечего было зевать, ты не сама по себе...

Она обувается и бредёт к костру, где одиноко сидит с большим ржаным ломтем Илюша, зажав между колен свой полуторалитровый котелок.

- Илюш... накорми меня голодную...

Он недоумённо смотрит из-под капюшона. Соображает. Расплывается в улыбке и садится на бревно верхом, приладив котелок между остатками сучьев. Ксюша устраивается напротив... ну конечно, хлеба она не прихватила, и приходится отламывать от его горбушки. Так они и сидят коленка к коленке под мелкой моросью, по очереди окуная бывалые деревянные ложки в довольный котелок. Те самые, что им однажды приглянулись у приветливой бабушки на базаре. Правда, теперь они выглядят совсем не так. У Ксюшиной обкусан край, а с Илюшиной стёрся весь лак и подгорела ручка. А котелок всё такой же, как и шесть лет назад. Облезло-зелёный у края, чуть помятый и в Ксюшу влюблённый. А ещё на нем словно отчеканено: "Я Илюшин". Котелок, рюкзак, штормовка, ремень - да всё, что у него есть, всё поет: "Я Илюша", и знает тысячи историй о ветрах и звездах, и готово подставить себя куда придется в час нужды...

Ксюша больше не может есть, смотрит на Илюшины широкие ладони. У самой у неё руки точь-в-точь папкины - квадратные, простые, мягкие, ей нравятся собственные руки, их любят пила, и топор, и кисть; но Илюшкины жёсткие руки - это живое произведение искусства, они словно вытесаны природой из лучшего в мире материала. Если царь Мидас, прикасаясь к вещам, обращал их в золото, то прикосновение Илюши вливает в вещи вот эту невыразимую просмолённую, просоленную, обветренную бореями, солнцем обожжённую красоту. И его вещи преданы ему нераздельно, беззаветно, упрямо и навсегда. О, если бы она так умела! Если бы она тоже могла стать вот этой суровой штормовкой, этим скуластым котелком, полированным в трудах топорищем... Если бы она могла!

"А ты можешь", - внезапно звучит внутри странный голос.

Ты можешь. Для этого нужно вот сейчас положить ложку, взяться за эти руки и отдать себя им навсегда и без оглядки. Ты можешь сделать это немедленно... но не позже, чем пройдёт пятнадцать секунд. Четырнадцать. Тринадцать. Нет ничего на свете действительнее этих рук, ты же знаешь! Десять. Девять. Ксюша, ведь это не шутка, это правда, опомнись, Ксюша, Ксюша, пять! Четыре!

- Букашка, ты чего? - тихо спрашивает Илюша.

Один... ноль. Всё. Счёт окончен.

- Я? Что ты имеешь в виду?

- Не знаю. Странная ты какая-то, смотришь так, что мороз по коже... Ну ладно. Ты наелась уже или это ты для меня экономишь?

- Ешь, конечно, - отвечает она. - Илюша, знаешь, спасибо тебе за всё...

- Вот как, - говорит он, опустив ложку и перестав улыбаться. - Ну что ж. На здоровье. Приходите ещё.

За спиной шаги, Ксюша оборачивается - бодрый Андрей и насупленный Ваньчик.

- Привет, братцы, чего под дождём сидим?

- Вегетарианствуем, - отвечает Илья.

- В сухом месте нельзя, что ли? - удивляется Андрей. - Сходить бы куда, Командор.

- Да, я вот жду, когда дождь кончится, - кивает Илья. - Скоро уж должен. Пойдем по хребту... а почему Командор*?

- Не знаю, - опять удивляется Николаич. - Командор и Командор...

- Волчанский начал, - поясняет Ваньчик. - А он на слова меткий, скажет - как приклеит. Шаповалова! Когда народ на экскурсию пойдёт, давай мы с тобой нижний родник проведаем?

- Можно, - она засовывает ложку за ремень под курткой. - Я всегда готова.

Помни: за сегодня ещё дважды у тебя будет по пятнадцать секунд. Потом уже нет.

Что за бред, какие пятнадцать секунд, кто это говорит?

Молчание.

Назад в раздел