Часть 1. Глава 13. Успел.

Ксюша ушла - ушла наверх от всех, и Дёма тоже ушёл подальше. Валялся на почти тёплых камнях и всё силился привыкнуть к ошеломившей его мысли. Такой простой мысли, но как же это он сразу не заметил и не понял?

Ксюша и Командор, Командор и Ксюша, это ж захлебнуться можно... И никаких слов не хватит...

"Озарение, жданно-неожиданный миг, в который ты вдруг исчезаешь, и всё исчезает, а остается одно только единое сияние, которое объемлет всего себя..."

Я хочу жить, Бог мой, как я хочу жить!..

Я ещё никогда так не хотел жить!

Ах, если бы можно было побежать к тебе, Ксюша, и сказать, что я люблю тебя, понимаешь, я наконец люблю тебя... но тебе сейчас не до меня, и пусть, и пусть, у тебя есть о чём поважнее подумать... Ксюша, ребёнок, родная моя, как я тебе благодарен, если б ты знала! Если б и ты знал, Командор, если б ты понимал!

Послушай, Командор, если б ты знал, что такое я, ты бы сразу понял всё, всё... Я бы так хотел тебе рассказать, Командор!

Отец мой не всегда покупал женщин пачками, как теперь. Когда-то жила-была-стояла моя мать на крыльце роддома, и было ей идти оттуда некуда, кроме как в реку, но до реки она не дошла, потому что караулил её на выходе из больничного комплекса один упрямый юноша на "Жигулях", которые в лотерею выиграл, потому как на деньги ему всегда необъяснимо везло. Так что мы с нею сели в эти "Жигули" и поехали в ЗАГС. А кто меня зачал, это уж я не знаю. И вот жили-были мы у этого юноши, который надышаться на неё не мог, и мать зачем-то сделала вид, что вправду полюбила его, и он возьми да поверь. А потом она нас бросила, захватив кучу денег, а как промотала их года через три - вернулась. Отец и тут готов был её взять, но она опять стала петь про любовь, тут уж он озлился и стал прогонять её, тогда она стала говорить про любовь к сыну. А отец тогда страшно засмеялся и предложил ей за меня денег, но он думал, что она их не возьмёт, а она согласилась. И они стали спорить о цене, а я стоял, слушал и плакал: я понял так, что принадлежу матери, и боялся, что отцу станет жалко денег купить меня. Но в конце концов она продала меня, а отец купил. Я бросился обнимать его, целовать и благодарить, но он оттолкнул меня и ушёл, потому что я нисколько не был ему нужен.

После того он едва не спился, но я помешал. И продолжали мы жить вдвоём. Я был при нём как неприятное напоминание и обуза, но мелконькая такая обуза, терпимая, вроде камешка в ботинке. И он никогда не попрекал меня куском хлеба, хотя мог бы, поскольку мы после того первые два года один хлеб и ели. Отец всегда давал мне понять, что я его обременяю куда меньше, чем плохая погода. А ещё повторял, что не ждёт от меня никакой благодарности, потому что вообще не знает такого слова.

Воспитывал он меня так, что деньги правят миром, и потому я должен научиться сам их зарабатывать. А чтобы я проникся - сверх одеться-обуться ничего мне не покупал, за двойки лишал ужина. Так что я привык обходиться минимумом и всё искал, где заработать, а в школе меня звали жмотом и Купипродаем, думая, что если у меня папа на "форде" катается, то и у меня где-нибудь вертолёт припрятан.

Еще отец всё старался доказать себе и мне, что все женщины продажны, только надо уметь прицениться и предложить нужную валюту: деньги, или ум, или уют, или что-то ещё. И главное, успешно доказывал: сколько я этих женщин при нём видел, от скромниц до гордящихся своим развратом... А потом я стал сам подыскивать ключики к девчонкам, и точно так же находил, у меня даже список был всех одноклассниц с пометками, какая на что покупается. Но Ксюше - Ксюше я не нашёл цены. Что я ни делал, и хорошее, и плохое... Она одинаково улыбалась и одинаково верила в меня несмотря ни на что. Иногда мне даже казалось, что она умеет читать мысли, так я до сих пор не уверен, умеет она или нет. Она необыкновенная, Командор! Впрочем, кому я об этом говорю...

Ты спросишь, почему я тогда был все эти годы такой олух? Понимаешь, отец внушил мне, что есть такой особый род женщин, которые стараются заманить тебя целиком, которые всё вынесут, лишь бы ты их полюбил, - и вот тут-то они ужалят тебя так больно, как только смогут, мстя за весь женский род. И так он мне это красочно описывал с самого детства, что мне кошмары снились про таких женщин, и во всём я находил подтверждение словам отца. А когда он Ксюшу увидал в первый раз, сразу кивнул мне: вот, мол, посмотри в эти глаза и запомни, это и есть тот самый змеиный взгляд. Не захочешь, а попадёшься, обходи подальше! Ух, как я испугался, Командор! И всё стал её мучить и испытывать по-всякому, чтоб она себя выдала, только больше всего на свете мне хотелось, чтоб она оказалась другой. И вот в какой-то момент я подумал, что пропади оно всё пропадом, а только я что хочешь отдам, лишь бы она оказалась не такой, как все остальные.

Но тут, Командор, случилось так, что появился этот несчастный Николаич! И Ксюша банально влюбилась. Я думал раньше, что никогда ей подобной пошлости не простил бы, а тут почему-то простил. Только вот загрустил очень, и жить стало будто вовсе незачем. Да и винить-то её вроде не в чем было, никого она не обманывала, и ничего с этого Николаича заполучить не хотела. Но я чувствовал, что что-то мучительно неправильно, только откуда мне понять, что?

Пусто и тоскливо, Командор, если б ещё ненавидеть или негодовать - а тут о чем негодовать? Всё прекрасно, счастливая альтруистическая влюбленность, постепенно обретающая взаимность (потому что кто ж перед Ксюшей устоит, если сам Купипродай перед нею бессилен)... Потом женятся, может, ещё и свидетелем на свадьбу пригласят, чокнемся, поцелуемся, потом будут они жить-поживать, добра наживать, детей кормить-обувать. По воскресеньям в парк ходить, а то и бегать в спорткостюмах. И танцевать, конечно. Ксюша Ходко, о-ля-ля...

Идиллия, Командор, и тоска смертная. Хоть из окна прыгай. Я как-то открыл окно и флегматично влез на подоконник, посмотрел вниз, а там Мари шла, рукой помахала: идём, мол, погуляем. Я закрыл окно да пошёл гулять. Не всё ли равно теперь. Почему бы не сделать человеку приятное, если нетрудно. Столкнулся в подъезде с отцом. Он там очередную даму вёл, мехами одаренную. Она глазами посверкивала от удовольствия. Тоже, между прочим, видел он меня в окне со двора. Посмотрел мне в лицо и вдруг обнял, грустно так, никогда со мной не нежничал, а тут обнял и сказал:

- Привет, Волчанский. Поживи ещё, а то кто им подарки дарить будет?

А я подумал: и то правда... Вот так и жил, привык понемногу, только иногда, если заведут разговоры про любови всякие, не выдерживал, совершено зверел. Слушайте, ну занимайтесь вы чем угодно, но только не врите, не врите, что это любовь! Продавайте, покупайте, торгуйтесь и наслаждайтесь, но только честно, почему вы все так стремитесь обманывать самих себя?!

А потом был выпускной вечер и какой-то неизвестный "бородатый геолог", из-за которого Ксюша взяла да и сбежала от Николаича, и это было что-то, и я очень ждал тебя увидеть, что ты такое? Я увидел тебя и понял, что ты Командор, и почему-то радостно было видеть Ксюшу рядом с тобою, да и она как-то переменилась. Потом я взялся с тобою за одну пилу, и это глупо так говорить, но ты пилил так, как мог бы пилить только любящий человек. И я спросил тебя о любви. И ты сказал то, чего не говорил мне никто. "Любовь не может быть не всеобщей, а всё прочее - не любовь..." Но ты меня сбил своей историей про ту другую девушку, и я ни о чём не догадался. Только потом, после ручья, я понял. И песни все эти Ксюшины разом понял, знаешь, она ведь ни словечка о тебе не рассказывала. И вообще много понял. Ведь её всего-то и надо было, что за плечи встряхнуть хорошенько, а мне и в голову не приходило, такая она для меня всегда недосягаемая была. Командор, как ты вовремя, в последний момент, ты успел, Командор, понимаешь, ты успел! Не хмурься, не мучайся, Командор, всё будет хорошо! Ну, что мне для тебя сделать, я не знаю...

Как я люблю тебя, Командор, просто до головокружения... впрочем, это уже нехорошо. Кажется, я в совершенную эйфорию впал, а это нельзя. Это уже лишнее. Всякий контроль над собою потерял, куда годится. Если все будут счастливо глазеть в облака, хорошенькое же стадо получится из человечества.

Вставай-ка, Волчанский, и приди в себя. Хватит бессвязно болтать, пора подумать о будущем. И заруби себе ещё вот что: ты сам должен идти по дороге. Сам. А не слепо плестись за кем бы то ни было. Хватит быть маленьким. Пора бы уже стать родителем - как-никак выпускной.

Дёма встает, мотает головой, вытряхивает из волос сухие иголки и травинки. И слышит чей-то крик.

Назад в раздел