Часть 1. Глава 14. Не успела.

Плывут, плывут по небу облака, белые, белые, путники небесные, ратники светлые...

Дышит гора, слагает песню тишины.

Солнце к закату клонится, золотит траву, лепестки, веточки, былинки. Выпевают свою ноту солнечные камни.

Тысячу лет горе, миллион, миллиард, - Ксюша не знает, сколько живут горы, но много, очень много. На вековых камнях - тонкие, нежные травинки, срок их жизни - одно-единственное лето. И все они поют, дружно и прекрасно. Но приходят люди - и рвут пространство диссонансами радиоприёмников, столетние сосны жгут, где справедливость? Человек, ошибка природы, почему ты такой убогий, уродливый, почему?

Ветер по волосам, по лбу: не плачь, Ксюша.

Отзываются мудрые горы, вливают в сердце свое спокойствие. Букашка ты букашка, мы тебя от самого своего сотворения ждём, и ещё подождём, расти и не плачь. Ты нужна нам, Ксюша, мы без тебя - ничто, как и ты без нас, потому что нет в мире ничего чужого, всё единое. То, что дано тебе, былинка, нам, огромным, древним, мудрым - не дано, кроме как через тебя. Ты ещё не понимаешь, что ты такое, потому приходи и бери. Бери солнце, бери ветер, бери всё, сколько вместишь, и придёт когда-то время твоего цветения.

Ни единой нотки упрёка в любящей песне гор. Окутывают гармонией, забирают печали. Научись любить, Ксюша! Себя, как других, других, как себя.

Дважды. Уже дважды начинали свой отсчет странные часы. Первый раз - у костра. Только руку протяни! Она не решилась. Не решилась распрощаться с одиночеством собственного "я". Второй раз - когда Илья Андрея в воду окунал. Но как могла она в тот момент побежать к Илюше, если под ногами у него был Андрей, мокрый поверженный Андрей, который в неё по её же вине влюблён, - и как бы это всё выглядело, невозможно! Он всегда смеётся, Андрей Ходко, но это не значит, что ему всё нипочём.

Остался третий раз. Может быть, теперь будет ещё трудней. Но это последний раз, последний! А вдруг он будет... сейчас? А ты тут лежишь и мусолишь своё несовершенство.

Ксюша вскакивает и летит вниз, не разбирая дороги. И скорее чует, чем слышит истошный вопль Мари. Так кричат те, кто падает и считает это крайне несправедливым и возмутительным. Вопит она долго и всё более требовательно, так что Ксюша понимает, что с ней всё в порядке - по крайней мере, пока.

- Слушаешь только меня, - далекий властный голос Илюши. Горы его отражают или это она сама воображает привычное?

Пробегая по лагерю, быстро вытаскивает моток веревки из верхнего кармана Илюшиного рюкзака. Потому что после каких-то событий в прошлом Олег даже на равнине всегда таскает веревку на поясе, она в ход и идёт, но вдруг понадобится ещё одна?

Вот и расщелина. Растолкав столпотворение, Ксюша высовывается посмотреть. Олег, как водится, страхует, Илья на стенке. Натянутая верёвка косо уходит влево, под каменный навес, там простецки перекинута через рогообразный выступ - Илюша торопился, что оправдано лишь в исключительных обстоятельствах. И вот теперь он висит на этой веревке, упершись плечами в одну стенку, ногами в другую, на нем лежит нервная Панкратова, и он мучительно думает, что делать дальше. Потому что качать эту веревку нельзя, она и так там непонятно на чем держится. Если бы вместо Мари была Ксюша, можно было бы выйти из положения, но с Мари, пожалуй, из него можно только вылететь. Из обрывков фраз за спиной становится ясно, что стена крошится и несколько камней из неё уже выпало.

Илюша что-то спрашивает, на что Панкратова голосит: "Нет, нет, нет" - и истерично вцепляется в него. Батюшки, он ещё и босой...

Рядом мрачно сопит над расщелиной Ваньчик. В очках он на скалы не суётся, тем более что очки у него нарочно слабее, чем нужно, а линзы он на этот раз дома оставил.

- Солнце! - кричит Ксюша. - Разреши к тебе!

- Разрешай, Командор, - говорит Олег, скрипя зубами. - Эта доползёт.

Пауза. Долгая.

- Иди, букашка.

- Ваньчик, страхуй, - велит она, и тот становится за камень рядом с Олегом.

- Не торопись, - кричит Илюша. Это она ещё слышит, слышит и то, как верещит и причитает внизу Мари, а потом внешние звуки для неё исчезают.

Лезть трудно, и всё время возникает соблазн схватиться за крепко натянутый трос... ну да, обязательно, и сдёрнуть их обоих. Забудь про трос, его здесь нет... Косые лучи закатного солнца красят стену в рыжий и розовый цвет, но под навес они почти не попадают. Вот, наконец, и этот крюковатый валун, но лучше закрепить чуть повыше.

- Ваньчик! Потрави метров десять! Ещё...

Наконец веревка закреплена - надёжно, и Ксюша быстро спускается вниз. Вот теперь лучше всего ей перехватить Мари, но та намертво вцепилась в Илюшу и отдираться от него не желает. Ну ладно, отойдём в сторону, отдадим им веревку... Один гнилой камень попадается всё-таки ей под ногу и с противным звуком вываливается из стены, но Ксюша к этому готова. Ещё немного - и она, укрепившись на стене, сбрасывает веревку Илье. Ну, теперь всё в порядке, беспокоиться не о чем.

Медленно тянется время. Спокойный, как робот, Илья понемногу транспортирует нервную Мари вверх, перекрикиваясь с Олегом. С правой ноги капает - порезал ступню. Исчезает из поля зрения. Сыро, глухо и холодно, звуки сверху гаснут и блекнут в сырости, не успев родиться.

Потом Илья оставляет Мари наверху и начинает возвращаться. Ксюше надо смирно ждать, пока он подойдёт. Но она вдруг с ужасом понимает, что не хочет - не может - ждать. Потому что пятнадцать... четырнадцать...

Вверх, вверх!

Мира нет. Есть только камни в полумраке, полёт наверх и долгие секунды. И Солнце, но он далеко. Далеко! Три...Два... Не успею... Один! Ноль. Ноль!

Вот здесь она и соскальзывает в своей торопливости. Какой вместительный миг: уцепиться не за... - только не э... - не дотя... - а всё равно не успе... - всем всего добр...

Илья успевает схватить её за руку. Больно. Спасибо. Всё равно всем всего доброго. Время опять сжимается и обретает размер. А я думала, что уж всё.

Илюша спокоен и чеёток. Ругаться он будет потом. Наверху. Ага, вот уже почти... Андрей хватает её за руки (ввасильки-рромашки!), вытаскивает наверх, душит в объятьях. Илья возвращается отвязать Ксюшины узлы. Потом наконец вылезает, и никто ему не помогает, это несправедливо. Сейчас начнется буря... разве я смогу объяснить, почему я не могла тебя дождаться?

Но в его глазах нет возмущения. В его глазах вообще ничего нет...

- Ксюша. Я не понимаю, как ты успела.

- Что успела?

- Сообразить. Когда плита пошла вниз. Я думал... всё.

- Какая плита? - Ксюша закрывает глаза, силится вспомнить. Да. Была маленькая плита. Она на этой плите стояла. Потом было пятнадцать. А когда стало четырнадцать, плиты уже не было. Значит, пошла плита. Вниз пошла. А мгновением раньше Ксюша устремилась наверх. А если б не устремилась, была бы сейчас вместе с плитой. Так сказать, совпаденьице, если только верить в случайности. Ксюша горько усмехается. Как всё было просто там, у костра. А теперь... А теперь она не успела, и больше шанса обрести крылья не будет. Ну что ж. Значит, пойдём ногами! Больше ничего не остаётся. По крайней мере, dum spiro spero*...

- Ты в порядке? - спрашивает Илья.

- Почти. Может быть, растяжение связок. Это не смертельно.

- А ты... как? - он отворачивается к ободранной Мари.

Но та молчит и только круглит глаза, в них - восхищение пополам с ужасом.

- Эй, Илюха, - осторожно говорит Олег, - ты, может, её немного погодя выпорешь? А то, я бы сказал, очень ты глядишь небеспристрастно...

- Ни теперь, ни после, - мрачно отвечает тот и тяжело хромает в лагерь.

- В чём дело, Командор? - мгновенно вскипает Олег. - Я протестую! За ради какой дури я себе плечо до крови натер?

- Она - знает, в чём, - отвечает Илья. За ним волочится веревка, цепляет сухие иглы.

Среди парней - всплеск возмущения, но Дёма веско сообщает, обращаясь больше к Олегу:

- Кто её тронет - будет иметь дело со мной. А я самбист. Dixi*.

После этого все начинают говорить разом, внимание переключается на Ксюшу, она становится национальным героем, и каждый считает своим долгом обнять её или что-то сказать. Панкратова обливает её потоками словесной благодарности, оставляет на пыльных Ксюшиных щеках следы своей помады. Потом Дёма пролезает между телами, берёт Ксюшу за руку - спасибо, что за правую, потому что левая всё больше болит, и ведёт за собой в лагерь.

Илюши нигде нет, только валяется в костровище пара чуть обугленных кровавых бинтов. Народ пугается и выдвигает версии.

Ксюша идёт к Олегу, и тот, ощупав её руку, с видом знатока сообщает, что ничего серьёзного. С чего он это взял, неизвестно, но интонации лекарственно-убедительны.

И всё-таки она не успела. А значит, жди, что что-нибудь да случится...

Назад в раздел