Часть 2. Глава 8. Семья

Папа заглянул в комнату, хихикнул и сказал:

– Я, как всегда, со своими глупостями, но мне захотелось поздравить вас, так сказать, с первой брачной ночью!

– Благодарю, – ответила Ксюша. – Смеем ли мы надеяться, что мы всё-таки проведем её вдвоём?

– Надежда умирает последней! – хохотнул папа. – У вас есть все шансы, особенно если плотно закрыть дверь от Мурзика.

– Так мы и сделаем, – сдержанно согласился Илья и пошёл закрыть задвижку. – Спокойной ночи.

Потом вернулся, но запнулся о какую-то коробку.

– Ксюш... Когда ты разберёшься с подарками?

– Ах, да, сейчас... где твой рюкзак? Завтра половину подарков унесешь в фонд детей-сирот.

– Лихо, – удивился он. – А что скажут дарители?

– А ты им не рассказывай... И вообще, я их предупреждала, что нам ничего не надо. Кстати, вот эти простыни дарила на свадьбу маме ещё бабушка, так я не хочу продолжать семейные традиции... Так, платье туда же...

– Красивое, – с сожалением в голосе заметил Илья.

– Отлично, ты будешь его носить? – сердито спросила она. – Оно мне уже о двух фарсах сразу напоминает!

– Слушай, тогда эти ужасные свадебные штаны тоже, – он радостно запрыгал на одной ноге. – И чтоб больше ничто не напоминало нам о сегодняшнем дне!..

– Поваренная книга! – воскликнула Ксюша. – Бритвенный прибор! Это от тёти! Милый мой бородач, тебе нужен бритвенный прибор?

Он только фыркнул и не очень вежливо кинул в неё новыми щёгольскими брюками, коллективно выбранными роднёй к свадьбе.

– Итак, штаны свадебные, – Ксюша продолжала паковать рюкзак, но остановилась над каким-то свёртком. – Кусок мыла! Ну, это вещь! Оставим – пригодится. А вот зачитанный «Факультет ненужных вещей» Домбровского – от Сашки Тигрова. Вот уж драгоценность, причём если судить по виду – я бы сказала, археологическая... Что он этим хотел сказать, а?

Илья взял книгу, раскрыл, да так и остался сидеть на жёст¬кой ручке дивана. И когда Ксюша кончила паковаться и принялась раздвигать этот диван, Илья даже не оторвал взгляда от страниц, только ноги отодвинул. Ксюша оперлась ему сзади на плечи, заглянула в книгу. И тоже осталась так стоять. Потому что был это один из любимых моментов. Про краба, который не сдался, и про человека, который потом вспоминал краба и тоже не сдался... и, в конце концов, про себя саму, которая вспоминала этого человека...

«...Краб неделю просидел под кроватью – он сидел всё в одном и том же месте, около ножки кровати, и когда кто-нибудь наклонялся над ним – с грозным бессилием выставлял вперёд зазубренную клешню... На седьмой день Зыбин утром сказал Лине: «Больше я не могу – вечером я его выпущу».*

– Ксюша! Ксюша, просят к телефону, что сказать?

Она нехотя пошла отвечать. Бодрый голос – сразу и не сообразишь, чей.

– Приветствую! Я не очень поздно? Сама виновата, зачем раньше не сказала, что у тебя свадьба? Обожаю иной раз прийти на свадьбу и подарить невесте что-нибудь очень дорогое, и ещё вместе с розами и стихами – сама понимаешь, что тут происходит... Ну что, тебя поздравлять или соболезновать?

– А что, собственно, произошло? – засмеялась она, наконец поняв: Павел Волчанский. – Посуду я уже вымыла...

Ей было остро приятно его слышать. Уж он-то мог понять, какая пошлость эта свадьба!

– Понял, – весело кивнул он (он всегда чуть кивал на этом слове). – Но куда же мне тогда подарок деть?

– Дорогой и с розами? – уточнила Ксюша.

– Нет. Вполне дешёвый. Походная газовая горелка с баллончиком в придачу. Возьмёшь?

– Ох, не знаю. У вас просто так ничего не бывает, – откровенно ответила Ксюша.

– Почему же, я люблю делать женщинам подарки. Это моё хобби.

– Если женщинам – то не надо, – сказала она твёрдо, но в то же время как можно ласковей.

– Понял, – кивнул Волчанский. – Жаль. Или не жаль?..

Он задумался. Ксюша тоже молчала. Он очень был ей нужен именно сейчас. Хоть бы он подольше не опускал трубку.

– Хорошо молчим, – домашним голосом сказал Павел и засмеялся. – Кто же ты, если не женщина?

– Человек.

– Человек? Что это ещё за зверь такой? Не встречал.

– Ничего, ещё не вечер, – сказала Ксюша. – Передавайте привет Дёме.

– Охотно, но какой именно привет?

– Сердечный.

– Эк тебя, я такой не умею, – отозвался Волчанский с извечной иронией. – Лучше я ему горелку отдам. С баллоном. Счастливо, госпожа Рябинина!

– Спасибо вам огромное за звонок, – успела сказать она. И хотела вернуться к себе, но мама остановила.

– Кто это был?

– Павлуша, – ответила она. Могла бы сказать «Павел Волчанский», но не хотела. Потому что для мамы он навеки презренный Павлуша.

– И тебе не стыдно это имя произносить! В день свадьбы! Что между вами?

– Ну, что... Ничего. Взаимоотношения, – Ксюша пожала плечами. Мамин тон к маминому халату не подходил. Тон был приказной, а халат розовый и шёлковый. К свадьбе купленный. Наверное, для того, чтобы перед зятем в старом халате не ходить, а ходить в новом.

– Какие такие взаимоотношения?

– Мам! Ну как можно описать взаимоотношения? Если тебя интересует что-то конкретное, сплю ли я с ним, например, так и спроси. Не сплю.

– Меня не интересует, что ты с ним не делаешь. Меня интересует, что ты с ним делаешь! Что вас объединяет?

– Объединяет? – Ксюша задумалась. – Пожалуй, боль от несовершенства мира.

– Ты издеваешься надо мной, что ли? – спросила мама.

– Папа, папа, чего она хочет? – взмолилась Ксюша, обращаясь к лежащему на кровати свертку. – Что я должна сказать ей?

Папа вздохнул, высунул голову из-под одеяла. Папу зять не волновал, и майка на нём была старая, изрешечённая временем. Павлуша его не волновал тоже, но пришлось отвечать.

– Что тут непонятного? – сказал папа. – Она хочет, чтобы ты была счастлива. И не общалась с Павлушей.

– Почему я не могу общаться с Волчанским? – осведомилась Ксюша. – Он что, неприкасаемый? Ты волен спать с тем, с кем хочешь. Почему ему то же самое нельзя? Он никого не насилует и никому не лжёт.

Мама была готова взорваться, но папа вскинул ладонь в предупреждающем жесте, и она опустилась на стул, скрестила руки, откинулась назад, ногу на ногу. Волнами побежал с её красивых круглых колен нежный шёлк. А папа сказал, покосившись на эти волны:

– Он плох тем, Ксюша, что разрушает устои семьи. А семья – это очень важное явление для человечества. Семья объединяет, семья – ступенька к общему благу, а он всей своей жизнью провозглашает индивидуализм. И это много хуже его похотливости. Разъединяющий идет против законов жизни, понимаешь? Жизнь – это соединение, а разъединение – смерть.

– Ладно, а куда ты отнесешь разграничение? – спросила Ксюша, тоже оседлав стул, но наоборот, как коня. – Когда отделяют добро от зла? Когда не хотят объединяться на лжи, на лицемерии, на насилии, да в конце концов, на похоти узаконенной? Семья! Семья! Вон у нас сколько народу сегодня за столом сидело! И каждый болтает о своём, и никому ни до кого нет дела! Один умствует, другой пошлит, третий жуёт, четвёртый в телевизор ушёл, пятому всё тосты подавай – уж пьянствовал бы себе один, других бы не втягивал! А ты шутки стряпаешь, чтоб гостям не скучно было! А мама сидит, всем мило улыбается – хорошая мина при плохой игре! А тётя меня тем временем учит, как надо мужем вертеть! Папа, да разве же это семья? Это профанация, это карикатура, надругательство, это же гадость, а не семья! Объединяет – любовь; а где она, где?

– Ну, пошли высокие материи, – надулся папа. – Какая любовь? Любви нет. Это аромат цветка: вкусно, красиво, да коротко; зато потом плод. Любви нет, Ксюша, есть только очарование в юности, долг и привязанность в зрелости да беспомощность в старости – тем люди и держатся. А родню не выбирают, тут ничего не попишешь – какая есть, такая и твоя. Моего отца вон в пьяной драке убили, а твой жив-трезв и шутки стряпает, так будь, так сказать, довольна...

– Понятно, – тихо отозвалась Ксюша. – Мама, ты тоже считаешь, что любви нет?

– Есть, но ты же знаешь нашего папу – ему только дай поразглагольствовать. А чуть что поперёк – заведёт старую пластинку про то, что надо разводиться, и что он в старости уйдёт в лес, и что пусть там его волки съедят. Шантажист несчастный, хоть бы раз ушёл, в самом деле! – завелась она. – Живу среди вас как изгой, только деньги зарабатываю, распинаюсь перед всеми да слышу: отвяжись, отвяжись, а то один уйдет в лес к волкам, другая к горным козлам, да пошли вы все знаете куда! Я человек, в конце концов, а не клоун и не ломовая лошадь! Эгоисты несчастные!

– Ладно, – вздохнул папа. – Есть любовь, есть, и вот она, Ксюша, перед тобой во всей красе. Когда-нибудь и ты доживёшь до таких годов. И вот когда доживёшь, не спеши убегать к горным козлам. Они, козлы-то, ничуть ведь не лучше. Иди, пожалуйста, к себе, спокойной ночи. А телефон мы тебе потом отдельный протянем.

Назад в раздел