Часть 2. Глава 11. Квартира.

Люба копила эти деньги всю жизнь. Колымила не щадя сил. Уходя домой затемно, шептала молитву, чтобы никто не напал. Потом работала ночью дома, едва перекусив... И стоило ей хоть на минуту позволить себе отвлечься, отдыхая за «Санта-Барбарой», Ксюша начинала упрекать её в мещанстве. А сама спала на мягком диванчике, кушала фрукты, за всю жизнь ни разу не купила себе одежды, по крайней мере нормальной одежды. Не то что заработать, но даже сходить в магазин и выбрать приличное платье ей было в тягость! А на стипендию дочь скупала книжки – немыслимо дорогие бесполезные книжки, удовольствие, которое даже Люба не могла себе позволить. Уж не могла хотя бы приискать книжки подешевле – а то такое ощущение, что она принципиально выбирает наиболее дорогие!

Убить всю жизнь на то, чтобы заработать эти деньги. И вместо благодарности... Ксюша не понимала, нисколько не желала понять, какой царский делают ей дар. Люба всю жизнь мечтала об отдельном жилье, но лишь недавно родителям выделили ещё одну квартиру, и они смогли разъехаться. Ксюша же получит квартиру, нисколько её не заслужив!

Идеальнейшая, светлая квартира в центре, у Досугового комплекса ей не понравилась. Видите ли, дискотеки всё время! Но ведь есть очень нежные, приятные эстрадные песни, всю душу переворачивают, если у кого она есть: «Спи, мой маленький, спи, мой сын...» Отделанная, высокая квартира с большой кухней, с вынесенными батареями за небывало терпимую цену! Но – наотрез. Другая квартира в центре – вокруг больничный комплекс, чуть что – всё рядом, от роддома до морга, туда все стремятся попасть, нет – она не хочет с больницей. Третья – рядом с вышкой, телевизор будет идеально показывать; нет, вычитала в какой-то дурацкой книжке, что вышка плоха для здоровья. И выдумала себе, якобы у неё там голова болит.

И на всё один потребительский ответ: «Ты для меня покупаешь или для себя?»

Конечно, я покупаю для неё (ради кого же ещё живёт на земле мать?), но возмутительно вот это потребительство, и на такую наглость можно ответить только одно: это мои деньги и моя квартира, будь премного благодарна, что для тебя вообще что-то делают! Привыкшая сидеть на родительской шее дочь катится по наклонной плоскости вниз, и продолжать делать ей подарки – не было бы хуже. Отдать не жаль ничего, но избаловать ребёнка – это на всю жизнь! Дочь ковыряется в работах – сменила уже три места, а то и вовсе позволяет себе не работать. Ну ладно, пока она институт не окончила, это ещё простительно. Но этот великовозрастный бродяга ещё хуже. Мужик, а нищенствует, и был бы ещё из него учитель заслуженный, а то безродный и есть. Сегодня жив, авось и завтра выживу. Володю она ещё с грехом пополам воспитала, но этому хоть кол на голове теши!

А чего дочь хочет с его подачи – это ж за голову схватишься. Забраться волком в лес, в глухомань, подальше от всех нормальных людей, выкинуть телевизор и холодильник, спать на полу, только ещё осталось надеть набедренную повязку и разжечь в комнате костёр.

Ее не волнует маленькая кухня – а куда она денет родственников, когда к ней придут, как будет готовить на двадцать человек? Холодильник, микроволновка, кухонная стенка, сервизы – куда она всё это вместит? Её не волнует состояние стен, облезлость сантехники, совмещенный санузел – ничего, что должно заботить человека! Конечно, пройдёт время – она одумается, но будет слишком поздно. Такой шанс даётся раз в жизни, если даётся!

Хрущёвка в старом доме, которую они приглядели, ужасна, в запущенном состоянии, на первом этаже, об остальном нечего и говорить. Там надо менять двери, трубы, сантехнику. Но даже здесь они несут околесицу. Если уж, говорят, менять, то ванну купить в метр двадцать! Испоганить и без того поганую квартиру! И зачем? Когда Люба пытается вытрясти из неё объяснение, Ксюша несет полную чепуху: она-де моется в позе йога, а не лёжа, а ванну никогда не принимает, хотя и хочет иногда, потому что на полную ванну ей воды жалко! Ну, не бред ли? И главное, придумала, что простор ей в санузле нужен, ну зачем, спрашивается, здоровому человеку простор в санузле?! И ведь только о себе опять думает, а как же гости? Вон четыре года назад к самой же Ксюше однажды заявились проездом гости-туристы, человек шесть длинных мужиков, им надо было мыться! Что же, им тоже в «позу йога» садиться?

К тому же, они хотят вести ремонт без неё. Да уж конечно, ей нет никакой радости ещё и там батрачиться, но что сделать, если они ничегошеньки сами не могут и не умеют? Они там всё обрушат, а ей потом вдвое больше денег вбухивать. А им что – не свои, и ладно.

Последние месяцы у Любы только об этом всём голова и болела, а этой Ксюше – хоть бы что! Развалилась вальяжно на диване, руки раскинула, спокойнёхонька! А этот упёртый Илюша знай талдычил свою чепуху, будто совсем не слышал, что говорила Люба.

– Давайте говорить о сути, – как заводной повторял он своё излюбленное, злобно глядя на неё. – Если я выбираю ванну для себя, главное, чтобы она была хороша мне, а не профессору Ивану Петровичу. А если вы мне не даёте права выбора, то я пошёл заниматься своими делами.

– Ванна – это где удобно лежать, ванна должна быть нормальной! – из последних сил пыталась объяснить Люба. – Всё остальное – не ванна! Убедите меня в обратном, и я соглашусь на ваш вариант. Я уже полчаса добиваюсь ваших аргументов и ни одного стоящего не услышала.

– Таз не ванна, а ванна не таз, – вдруг лениво изрекла дочь, разглядывая потолок. – Если бы ванна была тазом, пришлось бы согласиться, что и таз может быть ванной, но как таз может быть ванной, если он таз, а не ванна?

– Вы что, вообще не способны к конструктивному разговору? Немедленно назовите мне ваши аргументы, или я закрываю вопрос. Докажите, что можно лежать в тазу, и я сдамся.

– Мы будем говорить о сути? – заорал Илюша. – Или я пошёл, потому что меня это достало!

Люба вспыхнула. Это он ей? Псих!

– Вот сейчас ты наполнил себя ненавистью, – отчеканила она, отграничивая от себя его злобу. – Ты разрушаешь себя своей ненавистью. Она вся клокочет внутри тебя и убивает твой организм. Не надо себя разрушать, надо любить людей.

Он бешено вскочил и ушёл.

– Ксюша, тебе надо показать его психиатру, – обеспокоенно сказала Люба. – Он ведет себя, как деда Боря, надо срочно показать его врачу. С ним надо больше гулять, больше разговаривать, ласкать, развлекать его. Ты с ним совсем не разговариваешь. Я уже не говорю о том, что у мужчины должна быть нормальная половая жизнь.

Дочь помолчала, разглядывая свой мизинец. Потом снизошла до ответа:

– Знаешь, я сейчас решила: я ничего не буду делать в этой некупленной квартире, если ты не отдашь мне её в полное распоряжение. Ни пальцем не пошевелю. Нравится тебе что-то делать – делай, ты в своей жизни хозяин.

У Любы перехватило дыхание.

– Ты... ты шантажируешь мать?

– Я говорю как есть, – ответила она, медленно встала и ушла. Спокойная, как палач.

Пока Люба боролась с нахлынувшими слезами, в коридоре раздался шум. Невнятно и яростно ругался зять. Хлопнула дверь – так, что посыпалась штукатурка.

– Псих! Не смей ломать мою квартиру! – негодуя крикнула Люба, выбегая в коридор. Но там только Ксюша в шубе торопливо засовывала ноги в ботинки. Потом она сломя голову подбежала прямо по чистому ковру к столу, схватила паспорта и пару книжек, впряглась в рюкзак – блажь у них была рюкзаки упакованными держать.

– Отойди от двери.

– Никуда ты не пойдёшь, истеричка, уже двенадцать часов.

– Отойди от двери!

– Куда ты собралась? Никуда я тебя не пущу.

Ксюша злобно оттолкнула её и дернула дверь. Люба попыталась удержать дочь, но дверь ударила Любе по рукам, сломав ноготь. Она заплакала от неожиданной боли, а Ксюша побежала, потом упала чуть не кувырком на лестнице под этим своим скарбом.

Люба вскрикнула, бросилась босиком в подъезд, но хромая дочь в каком-то безумии спешно запрыгала через ступеньки почти на одной ноге.

– Володя, Володя! Она с ума сошла, останови её!

Пока он проснулся и натянул пальто, Ксюши простыл и след. Да и не очень-то он спешил за родною дочкой! С пальца бежала кровь – как больно... Как бы не было панариция. Дети, дети, сколько крови на вас потрачено из материнского сердца! Господи, храни доченьку, Господи, храни доченьку, прости её, Господи, прости её, прости.

Назад в раздел