Глава 1. Алька

Он вошёл — и зазвенели все солнечные зайчики, и затаилась где-то среди них ещё не рождённая смешинка.

— Алька! Привет!

Потянулись крепкие ладони ребят.

— Как дела?

— Ничего! — говорил он. — С новым годом! С последним мучебным годом!

Он обошёл класс и наконец остановился возле первой парты. Занёс было над ней сумку — и вдруг спросил:

— Я... могу здесь сесть?

— Конечно, — удивилась я.

Алька плюхнул на стол сумку и стал отряхиваться:

— Представляешь, я весь в каше! Я пошёл, а мама сунула мне Джимову миску. А он во дворе как налетит на меня! Так каша досталась не ему, а мне.

Он сел, обернулся ко мне, и глаза его смеялись.

Как похож и непохож был этот день на первое сентября предыдущего года! Нас посадили тогда в тесный кабинет английского, где было мало парт, и все уже расселись, осталось только два свободных места: рядом с незнакомым парнем да рядом со мной на первой парте. И я думала с замиранием сердца, решусь ли я позвать Альку или нет, а его всё не было, и я вся превратилась в мольбу... Он вошёл, посмотрел на меня и спросил:

— Я могу здесь сесть?

И я ответила, взлетев на седьмые небеса:

— Конечно...

... — Даже здесь каша! — возмущался Алька, размахивая тетрадью. — Как поживают твои ламаисты? Я думал, ты уедешь к ним есть цампу и спать сидя.

— Если б я и поехала, то не за цампой, — я пожала плечами. Алька, вообще-то, мало что в этом понимал, но он задел волнующую меня тему. И я, не удержавшись, стала объяснять ему, что ламаисты вовсе не «мои», и памятный ему том, который я читала под партой — всего лишь одна из многих книг, которые...

— Ай, ай, хватит лекций! — Алька шлёпнул тетрадью по парте. — По-моему, это тебя там ищут.

Я обернулась. В дверях разговаривал с ребятами... гм... парень с летнего слёта журналистов.

А дело было так. Однажды утром руководительница внезапно вытащила меня из постели и погнала спросонья вести какую-то глупейшую телепередачу на тему взаимоотношений между юношами и девушками. Причёсывалась я на бегу, а подробности задания узнала уже перед камерой, когда отступать было совершенно некуда: время у оператора было расписано по минутам, и он уже и без того нервничал. Мне нельзя было подставить свою руководительницу, и я смирилась. Согласно сценарию я приставала к людям с пошлыми вопросами, презирая саму себя и внутренне крича, потому что почти всё в этой передаче противоречило моей совести и моим убеждениям... А этот самый парень и ещё какие-то совершали на заднем плане не менее позорные подтанцовки. А поодаль стоял Виктор, Виктор, Виктор, смотрел на всё это безобразие и натянуто улыбался. Хотелось побежать к нему, спрятаться в нём: «Забери меня отсюда! Забери в тот волшебный светлый край, откуда мы родом, забери от всей этой пошлости к свету!..» Но вместо этого я продолжала болтать в микрофон и не краснела. А он продолжал улыбаться. И никто никого не спасал. Вот так...

Хоть бы мне больше никогда, никогда не соглашаться на такие вещи!

С неприятным чувством я подошла к парню из подтанцовок.

— Привет, — мило улыбнулся он. — Это ведь ты будешь редактором школьной газеты?

— Вероятно, да, если ничего не изменилось, — кивнула я. — Во всяком случае, летом я обещала это директору, а я обещаний не забираю.

— Значит, приходи после урока в пресс-центр, обговорим. Знаешь, где пресс-центр? Сразу после лестницы второй налево. Ну ладно, до встречи...

Алька ожидал меня с нетерпением.

— Чего ему надо?

— Да так, мальчик один с «Журналины».

— Мальчик?! — Алька вытаращил глаза. — А ты знаешь, что это наш новый учитель истории?

Я озадачилась. Как мне его теперь называть — на «вы»?

— Чего-то с тобой летом случилось, — Алька покачал головой.

Ну разумеется, случилось, ведь лето — очень большой срок. После того, как прошлой весной меня официально объявили одарённым ребёнком, случилось моё стремительное вхождение в мир взрослых. Всего за несколько месяцев я успела узнать на собственной шкуре, что такое: работать, вертеться, выживать, отстаивать, лоббировать... Что такое гнуть свою линию против коллектива и даже — что такое одолевать систему, выходя победителем. Я увидела — по мере своей сообразительности — моральную, экономическую и политическую изнанку мира взрослых. И с этим для меня стёрлись окончательно и без того уже призрачные границы между взрослыми и детьми. Нет больших и маленьких — есть великие и ничтожные. Нет совершеннолетних и несовершеннолетних — есть совершенствующиеся и плывущие по течению. Нет счастливчиков и неудачников — есть те, кто ищет возможности победы, и те, кто ищет оправдания поражениям. Нет слабых и сильных — есть сдающиеся и несдающиеся... Конечно, всё это пока что жило в моей голове под другими названиями, в лицах, переживаниях и красках, но оно уже было, и от него невозможно было вернуться в старую скорлупку детства.

А самое главное — после пятнадцати лет одиночества на этой шумной и недружелюбной планете случился волшебный Виктор, тем более волшебный, что было ему двадцать три — давно бы, кажется, пора стать скучнее, циничнее и примитивнее моих сверстников, а он почему-то — не такой, как все, взрослый, а не такой!..

Ни о чём таком я не стала рассказывать Альке.

Так странно вернуться от бурного кипения жизни в школьный класс, сесть за эти жёлтенькие парты, слушать чьи-то увещевания и следовать школярским привычкам. Пятёрки, двойки... Люди! Я дух бессмертный! А вы мне ставите баллы, а я от вас шпаргалки в рукаве прячу. Когда кончится этот спектакль и мне наконец поручат — работу?

А ты, Алька... Ведь мы разойдёмся с тобой, ещё не получив аттестата. Джинсовый, но простой, колкий, но добрый! Мне недоступен твой внутренний мир, я не знаю, любил ли ты кого-то из тех девочек, с которыми сидел за партой, пока они не уходили из-за этих постоянных перетасовок лицейских классов. Но одно в тебе есть точно: это верность. Та беспричинная и простая до удивления верность, что бывает между родственниками большой семьи.

Ты настоящий сосед по парте!

Мы ещё встретимся.

Мы пока ещё не расстались, но я тебе говорю: мы встретимся.

Я увижу твой свет среди тысячи звёзд,

Я тебя отыщу среди сотен планет.

Я услышу твой голос за множество вёрст,

Я узнаю тебя через тысячу лет.

Я без стука войду в твои лёгкие сны,

Я без спроса тебя целиком обниму.

Я отдам тебе капельку вечной весны,

Ведь её невозможно хранить одному.

Назад в раздел