Часть 1. КАК ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКА. Глава 1. Танец.

- Ух и хорошенькая ты, - говорит Дёма, протягивая обе руки. - Любо-дорого.

- Сам такой... - ворчит Ксюша, игнорируя его жест. - Что, скоро нас вызовут? Я не опоздала?

Но Дёма не спешит отвечать и откровенно разглядывает её с высоты своих почти что двух метров: и корсет, и кружевные перчатки, и каждую рюшечку - всё ловит его тонко-насмешливый взгляд. Сам он неизменно аккуратен и неизменно неофициален: над тёмно-синим пиджаком васильком светится яркий ворот водолазки.

- Прекрати меня разглядывать, чудовище! Хватит и того, что я жертва сценария...

- Да ладно тебе, принцесса, мы же знаем, что девушки наряжаются исключительно для того, чтоб их разглядывали.

- Ну, я-то вырядилась потому, что иначе меня просто не поймут, - пожимает плечом Ксюша.

- А что, такую - тебя поймут? - широко улыбается Дёма, потом высовывает нос в щель между шторами, оценивает ситуацию.

- Слышишь, Лидгриг ещё пока про медалистов распространяется, но скоро и до нас дело дойдёт. Кстати, о сценариях, если помнишь, там нас с тобою обозвали самыми неординарными людьми параллели. Я всё хотел спросить у тебя: что бы это значило, Ксюша?

- Это значит, Дёма, что когда дойдёт до раздачи орденов, нам не достанется. И главное, что мы не огорчимся...

- Пожалуй, ты недалека от истины... Ну всё, готовься. Если отдавлю ноги - не пищи, несолидно будет, - он высовывает голову и кивает Лидии Григорьевне. - Всё-таки ты ослепительно выглядишь в этом платье. Я-то человек закалённый, а вот Николаич в обморок упадёт... Раз, два-три, пошли! Веди ты, я за тобой.

Раз, два-три, раз, два-три, Ксюша почти не слышит музыки, ей кажется, что они танцуют совершенно не в ритм.

- Дёма, я сейчас умру: он на меня смотрит, - шепчет она сквозь зубы.

- Разумеется, на тебя все смотрят... Не отвлекай меня, а то собьюсь. Когда оно кончится? Хватит мучить бедных выпускников...

Ди-джей сжаливается над ними, музыка стихает, и Дёма с облегчением отпускает от себя Ксюшу. Лицеисты бурно хлопают, топают, доброжелательно свистят и визжат. Директриса цепляет вальсировавшим на уши картонные короны, потом что-то провозглашает - а, это им надо теперь кого-то пригласить на второй вальс. Ксюша страшно волнуется; Дёма - нарочно ли, нет - приходит на помощь, отвлекая внимание.

- Дорогая, выходи! - зычно зовёт он, и женская половина зала чуть не падает от хохота.

- Вы-хо-жу-до-ро-гой! - хором скандируют девчата дружного "гуманитарного", с неравнодушным презрением поджимают губы девицы из "алгебраического", знающе щурят глаза "биологи", а дамы "одиннадцатого великолепного" снисходительно оглядывают соперниц.

- Обижают при всём честном народе, - нарочито уныло отвечает Дёма. - Ну, самая дорогая... Чего вы все хохочете? Мари, да влезешь ты сюда или нет?

- Вот как! - отзывается Мари Панкратова. - Вы невероятно галантны, сударь.

И пробирается к лестнице. Сегодня она, похоже, намерена затмить всех. На ней кричаще-малиновое платье в блёстках и с разрезом чуть не до пояса, а руки по локоть в длинных перчатках такого же цвета. Что ж, о вкусах не спорят...

Наслаждаясь произведённым Дёмой эффектом, в поредевшей уже родительской толпе довольно усмехается в усы его не менее легендарный отец, которого жители города за глаза называют Павлушей (подчёркнуто презрительным голосом), а в глаза зовут "уважаемым Павлом Витальевичем" и "господином Волчанским". Он усмехается и пристально смотрит на Ксюшу; ну что же, смотри сколько хочешь, мне нечего от тебя скрывать! Я тебя никогда не боюсь - никогда!

И Андрей Николаевич Ходко, чёрно-белый и узкий, похожий на английского лорда с картинки в учебнике, тоже смотрит на неё неотрывно и весело. Смеётся! Он смеётся... Нет, позвать его совершенно невозможно... зачем же Лидгриг не предупредила, что нужно будет ещё кого-нибудь звать?

- Ксюша, а ты что молчишь? - спрашивает Лидгриг.

- Она молчит, потому что здесь не надо слов, - отвечает за неё Дёма. - Ей только один виртуоз пара. Господин Ходко, не ждите приглашения, в самом деле! Что у вас за манеры, неужели вам мало взгляда?

- Дёма! Бессовестный! - она показывает ему за спиной кулак. Но Андрей Николаевич уже здесь. Ещё и подмигивает. Похоже, он уже успел приложиться к бокалу. Он крепко обхватывает её уверенной рукой, - и всё исчезает, кроме танца. Ни ритма, ни тела, одно лишь дыханье, разлитое в мире, одно лишь движение вечной природы: качание моря и пена на гребнях, лучистое солнце на крыльях заката, кружиться бы вечно, сливаясь с потоком... А он улыбается - больше и больше, о чём он улыбается?

Внезапно Ксюша осознает, что музыка уже кончилась, и может быть, давно, они кружатся в полнейшей тишине, окружённые морем смеющихся глаз. Она пугается и останавливается, но тут Андрей подхватывает её на руки, вдруг целует - сумасшедший! - и несёт за кулисы, крикнув напоследок:

- Вот это я понимаю - танец! Всем привет!

Зал взрывается восторженным воплем, и ди-джей, сориентировавшись, срочно включает дискотечную музыку. А дикий Николаич толкает спиной дверь, выскальзывает в пустой коридор и, смеясь, несёт Ксюшу вниз по лестнице. И там, в холле, усаживает на подоконник.

Ксюша хочет сказать ему, что он сошёл с ума и надо меньше пить. Но не может. Хоть бы пришёл кто...

- Я очень тебя напугал? - спрашивает Андрей. - Прости, я совершенно не удержался. Это было что-то.

- Когда кончилась музыка? - тихо говорит Ксюша, закрывая лицо руками. Поскольку они в кружевных перчатках, выглядит это очень картинно, и она, испугавшись, тут же прячет руки в складках юбки.

- Представь себе, не знаю, - отвечает учитель, похоже, наслаждаясь её замешательством. - Ай да мы, а?

По лестнице цокают подковки. Это Лидгриг.

- Андрей Николаевич! Вы какой пример молодёжи подаёте? Просто срам! - ругается она, но не слишком сердито.

- Романтический пример! - бодро отвечает он. - А в чем, собственно, срам? По-моему, мы станцевали исключительно великолепно.

Ходко смотрит с таким с невинным изумлением, что Лидгриг не находит что ответить. А Ксюша вообще готова провалиться куда подальше. Кстати, вот и люк в подвал под окном...

- В таком случае не буду нарушать вашу романтику, - говорит наконец директриса. - Только, Ксюша, вон у входа сидит твой бородатый дядя, могла бы и заметить. Что ему тут надо с таким рюкзачищем, я не знаю.

- Какой ещё дядя, нету у меня никаких бородатых дядь, - удивляется Ксюша и хочет слезть с подоконника, но учитель стоит слишком вплотную, чтобы можно было его как-то миновать.

- Как нету? - обеспокоенно оглядывается директриса. - Он назвался дядей Илюшей. Говорит, из Сибири приехал.

Ксюша тихо ахает, неловко спрыгивает с подоконника, опершись на Андрея, и почти бежит вниз.

- Эй, Золушка, кому башмачок оставила? - смеется вслед Николаич. Но ей всё равно. На подоконнике у входа, опираясь на высоченный рюкзак, как ни в чём не бывало сидит страшно бородатый... живой... настоящий...

Она останавливается.

- Шёл мимо, вижу: выпускной, - торопливо и как-то виновато начинает он. - Думаю, зайти, или лучше... не надо...

"Зайти, или лучше не надо"!!!

- Мне сказали, что вы оба сгорели, - перебивает она.

- Нет, сгорел дом, а я в госпиталь деда повёз... Ксюша, но ведь я об этом писал, заказными, и кто-то на квитках расписывался в получении!

Ксюша медленно качает головой, и он больше ничего не спрашивает. Только смотрит. Молчит и она.

Подходит учитель, опускается на колено с туфелькой в руках.

- Вашу ножку, Золушка... О чём плач? Так есть у вас дядя или нет? Надо бы успокоить Лидию Григорьевну - она там себе уже криминальную картину нарисовала без кисти и холста...

- Воскрес, - отвечает Ксюша, безучастно позволяя себя обуть. Всё как во сне, когда начинаешь просыпаться: как будто бывшее там, во сне, очень важно, но уже начинаешь понимать, что ничего из этого не важно, но что важно - ты ещё сам не понял, потому что не проснулся...

- Замечательно, - подытоживает Николаич, поднимаясь и разглядывая незнакомца. - А мы послезавтра классом в поход. Не хотите к нам инструктором... на общественных началах? Меня зовут Андрей, - и протягивает свою тонкую музыкальную ладонь.

- Илья, - отвечает он и осторожно пожимает эту ладонь своей рыжей от земли, ветра и солнца рукой. - Я не против... если только Ксюша не возразит.

Ладонь Андрея плавно выскальзывает из соприкосновения и танцевальным движением течёт вниз, блеснув запонкой белоснежного рукава, а Илюшина рука, задумчиво помедлив в воздухе, поднимается и коротко приземляется на верхний клапан рюкзака.

Ксюша молчит. А там, позади, ещё кто-то спускается по лестнице насмешливыми шагами, заполняя паузу. Это Волчанский-отец с бокалом.

- Я к вам, леди в белом,- говорит он, улыбаясь и словно не видя больше никого. - Сегодня вы поразили меня в самое сердце... За удачную охоту, прелестная богиня Диана!* - поднимает бокал и пьёт. - Ба, никак на ваших прекрасных щёчках слёзы? Плакал как-то крокодил, что пичугу проглотил...

И он даже сам не знает, насколько он сейчас справедлив в этой неправде.

- Увезите меня домой, - внезапно просит Ксюша.

- Олл райт, нет проблем, - небрежно-свойски отвечает Волчанский, тут же вручает пустой бокал оторопевшему Андрею и пригласительно распахивает дверь. - Прошу?

- Где тебя найти? - спрашивает она у Ильи.

- Что? Найти? Там же. На Энгельса. Ксюша, я...

- Потом, всё потом, я позвоню. Андрей Николаевич! Извините меня, я слишком... не в себе.

Она отворачивается, не в силах больше сдерживаться, утирается перчаткой совсем не по-дамски, бежит на улицу, забирается на заднее сиденье тёмно-синего "форда" и начинает рыдать, уже больше не сдерживаясь.

- Мда, - произносит Павлуша, поворачивая ключ зажигания. - Хм. Хм. Кто тебя обидел, уж не я ли?

Сквозь слёзы и всхлипывания она качает головой.

- Да уж, с тобой не соскучишься, - говорит он, потом высовывается в окно. - Николаич, кто мне ребёнка до слёз довёл? Нехорошо! Ну, ладно, не бери в голову, все женщины ревут время от времени...

- Послушайте, а вы не слишком пьяны, чтобы садиться за руль? - беспокойно спрашивает подошедший Андрей. - Слушайте, вы смотрите, вы мне за неё головой отвечаете... а не миллионами, слышите?

- С вишнёвой газировки не пьянеют, - усмехается Волчанский. - Не бойся, учитель, Павлуша своё дело знает... Ну-с, леди, поедемте в нумера!..

Назад в раздел