Налево пойдёшь — богатым будешь

Друг мой, как и я, писал, a еще работал фотокором в детской редакции. Меня пригласили туда — и я, конечно, согласилась. Вообще-то журналистов я не любила. Суетливые, говорливые люди, раздуватели сенсаций, профессиональные дилетанты, пишущие на заказ — такими я их представляла. Но как раз в это время внешняя жизнь настойчиво стучалась в мои двери. «Хороша ты за книгой и улыбаться горазда, пока тебя дома кормят, — кричала она, — а хлебни-ка ты взросленьких проблем!» И я осталась там, где был мой друг.

День за днём — мне понравилось ощущать себя незаменимой сразу в десяти местах, понравилось ухитряться излагать свои взгляды даже в заказных статьях... понравилась та лавина нового, что погребла меня с головой. В конце концов, высокая прагматичность достойна восхищения. Мало мечтать, надо уметь руками шить свои Алые Паруса.

Наверное, эти настроения и привели меня во времена окончания школы к встрече с блистательным многоруким прагматиком. Не такой правильный и не такой светлый, как мой первый друг, но невероятно творческий и искрящийся. Он проповедовал совсем не мои истины, но почему меня тянуло к нему как магнитом? Вовсе не лазурную чистоту излучали его глаза — они дразнили, смеялись и звали взорваться над ночным городом тысячью бенгальских огней.

И мир заходил ходуном. Мы втроём да ещё несколько товарищей пытались выпускать свою маленькую газету, потом стали снимать свою телепередачу и чем только ещё не занимались. А самое главное, и добрый мой фотограф, и мой неуёмный прагматик-режиссёр крепко дружили со мной, совсем не собираясь влюбляться, — такое в наше путаное время дорого стоит.

Только почему же мне всё чаще становилось беспокойно? Ведь всё в жизни складывалось так удачно: меня любят, ценят, мои успехи признаны, дома меня понимают, сессии в институте на отлично сдаю, да и денег вполне хватает, о чём ещё мечтать?! И врагов-то у меня — ни единого!

Частенько мы качались на больших взрослых качелях — тех, которые вертятся вкруговую; ах, как захватывало дух, когда тяжёлая кабинка уже неслась вниз, a мы, лёгкие, по законам физики за нею чуть запаздывали — и как будто парили в невесомости… Ах, ах! И в голову мне пришла мысль: «Если ты чувствуешь себя необычайно легко, подумай, не находишься ли ты в свободном падении».

...День рождения шёл полным ходом. Режиссер наш увлёкся пианино, проигрывая как придётся нотную тетрадь, только изредка оборачивался, чтобы артистично пропеть мне какие-нибудь нелепые строки. Друг-фотограф и наш младший товарищ то присоединялись к нему, то возвращались к экрану телевизора, где шёл детский фильм. А я всё вертела в руках мудрую книгу, которую принесла в подарок. С каким счастьем я прижимала её к груди, когда бежала сюда, — сколько тяжёлых дорог нужно пройти, чтобы найти такую крылатую книгу! Но, похоже, не было здесь никому до неё дела...

Один, добрый, как Илюшенька Муромец, хоронит свои светлые мечты в обустройстве тёплой печи, — хорошо, если встанет хоть в тридцать три! Другой — «а не верую я, братцы, ни в сон, ни в чох» — Васькой Буслаевым силы свои для забавы разбазаривает. А я? За трескучим фейерверком внешних дел позабыла, зачем спустилась сюда. Где мой клубочек серебряный? Что от сказки осталось?

Налево пойдёшь — богатым будешь...

Бежать отсюда, бежать, искать, где клубочек позабыт! Неужели навсегда нить потеряна?