Глава 4. Я говорю Дьякову "да"

Предыдущая глава: Глава 3. Уроки директора Дьякова Следующая глава: Глава 5. Исповедь нищей девочки

Следующий день был днём визитов. Прямо на уроке явился сверхактивный восьмиклассник Сева. На груди у него висела табличка: «Газета «Ботанический сад». Коммерческий директор Всеволод Серединкин».

— Эт-то ещё что? — спросила я.

— Хорошая, добрая, дай ключик, — заканючил он. — Я уроки поделаю в Пресс-центре.

Вторым появился понурый папа. Он дождался перемены и отозвал меня к окну.

— До конца недели мы заберём документы. Я ходил к Дьякову. «Почему я обязан оплачивать ваших детей?» — вот что он мне сказал. И, в общем, объявил, что мы можем убираться туда, где не платят.

Я озадачилась. Потом ответила:

— Пап, всё идет как надо, всё равно я реву над этой математикой. Помнишь, я сама просила вас перевести меня в другую школу?

— Всё-таки надо выяснить, на что мы имеем право, — виновато сказал папа и ушёл. Ну вот, теперь он будет переживать, что не может не только прокормить, но и выучить своих детей. У взрослых свои воззрения на то, что важно и что неважно.

Алька спросил:

— Чего он?

— А меня Дьяков из школы выгоняет! — объявила я, чувствуя себя на пороге неведомых приключений.

— Съешь лимон, — усмехнулся Алька.

Третьим был сам директор. Он вызвал меня к тому самому окну, где только что стоял папа, и сказал, особенно подчёркивая личные местоимения:

— Приходил твой... (пренебрежительная пауза) отец. Он не в состоянии обеспечить твое обучение. Нужно нам с тобой из этого как-то искать выход. Я предлагаю тебе такое. Ты остаёшься в лицее, но для этого тебе придётся выпускать и продавать газету. Эти средства пойдут на твоё обучение. Тебя устраивают мои условия?

Он смотрел на меня сверху и ждал ответа, ждал согласия, и я сказала «да». Но в ответ на что?.. Я слышала слова вопроса, я понимала их смысл, но у меня не получалось понять: что произошло? Что он мне сказал?

Ведь он — солгал... Выручка с газеты — заведомая ложь, потому что даже рекламной газете нужно время и стартовый капитал на раскрутку, а уж обычные-то газеты всегда кем-то спонсируются. Надобность газеты — никак не денежная! Она нужна для имиджа перед РайОНО и для сплочения лицея новыми традициями!

А вторая ложь – в самой постановке вопроса… Я уже обещала ему газету, я уже начала заниматься ей, а теперь он делает вид, будто этого не было. Я уже подарила ему своё обещание, а теперь он его выторговывает… вымогает! За что?!

Не помню. Не смею помнить, был или нет тот неуловимый момент, когда мне хотелось схватить его за шиворот и крикнуть: «Большой мальчик Миша! Какой же ты дурак! Скажи, что ты ничего этого не говорил!.. Просто скажи, что я тебе зачем-то нужна!»

Не смею помнить, было ли такое мгновение.

Помню, как сверху глядел на меня директор Дьяков. Большой, взрослый человек, много меня старший по возрасту, положению и деяниям, облечённый властью. Глядел и ждал моего ответа.

Да, сир.

Ваша учебная единица послушно следует на своё учебное место с готовностью окупаться.

У меня был один ответ для вас – «да», – но вопрос к этому ответу выбрали вы.

...Алька взволновался:

— Что случилось? У тебя такое лицо... Выгнал?

Я молча покачала головой и уткнулась в тетрадь.

Что со мной, я сама не могла понять. Как будто бы мир умер. Как будто бы нет никого, ничего…

Только годы спустя я смогла осознать, что была здесь ещё третья ложь, самая главная, которую я смутно чувствовала, но не умела увидеть. Дьяков пришёл со словами «мы с тобой» и предложением вместе решать проблему. Но при этом он не спросил, что нужно мне, и не сказал ни одного слова о том, что нужно ему! Да что там рассуждать о совместном решении — директор склонился ко мне так близко и доверительно, как редко позволяют себе даже друзья! И суть его внезапного, спешного прихода посреди урока была одна: «Останься». Такие слова, такие жесты... Впервые чьи-то глаза были так близко от моего лица. Но я не увидела в них ни человеческих чувств, ни математической правды —только аквариумное отражение стен, потолка и предметов.

«Что ж! Директора можно понять! — где-то в глубине души успокаивала себя я, скорее чувствуя, чем думая. — Он не любит моего отца, считая его одним из множества бездеятельных фарисеев, стоящих на пути созидания лицея. Вот и сорвал свою досаду в разговоре, насмехаясь над отцом и замаскировав свою надобность во мне коммерческими отговорками. Мне стало обидно, ну так что ж? Идти обижать кого-то ещё, передавая эстафету?»

Сад обид нехорош. В памяти всплыла фраза из книги — много было пролистано этих книг... Сад обид нехорош. Директора можно было понять.

Да, мир стал невозвратно другим с сегодняшнего дня. Но он продолжал быть, и в нём надо было жить и притом радоваться (самым обязательным образом, сквозь зубы, сквозь слёзы — неотступно радоваться!), и ещё — не забыть забрать у Севы ключ...

Ключ, однако, пришлось возвращать с боем. Сева, закрывшись в пресс-центре, стал там хозяйничать: выкинул за окно сигареты учителя литературы Бээма (прозванного так по инициалам Б.М.), кое-какие радиодетали и другие вещи. После этого он успел сочинить и вывесить на столбе объявлений очередную главу мыльной повести «Просто С», где супергероем был он, а ученики и учителя «уличались» в пьянках и гулянках. После этого Сева запустил в пресс-центр самого Бээма и запер его там. Высвободившись, литератор увёл супергероя к директору, где Севе было сделано внушение.

Несмотря на всю Севину наглость, мои симпатии на этот раз поневоле были на его стороне. Вчерашний студент Бээм, организатор лицейского рок-клуба, на уроках веселил класс литературными анекдотами, но что куда прискорбней – ближе к концу занятия начинал нервно ощупывать желтоватыми пальцами сигаретную пачку в кармане. И с каждым звонком раньше учеников срывался из класса, бегом бежал в мальчишечий туалет... Где всю перемену подавал пример юному поколению из неподшефных классов, а табачные запахи плыли по этажу.

Шутка ли — некурящий доселе лицей за какой-то месяц стал дымить изо всех труб!

Назад в раздел